Воинское звание: политрук

Должность: политрук 1-й стрелковой роты 1111-го стрелкового полка 330-й стрелковой дивизии

Родился 18 октября 1909 года в Рязани. Русский. Член ВКП(б) с 1932 года. В Красной армии с 6 сентября 1941 года (призван Рыбинским РВК Рязанской области). В составе 330-й стрелковой дивизии в декабре 1941 года участвовал в боях по освобождению г. Михайлова (Рязанская область), Сталиногорска и Белёва (Тульская область).

Представляется к ордену Красного Знамени

Участвуя в боях, т. Иванов как политрук вел себя спокойно, выдержанно и своим примером мужества и отваги увлекал бойцов в бой.

Под г. Михайловым пр[отивни]к сильным пулеметным огнем задержал продвижение пехоты, политрук нашел танк [из 51-го отдельного танкового батальона], сев на него и указав командиру танка огневые точки врага подавил их. Используя танк, поднял пехоту и занял пригород г. Михайлов, сохранив личный состав.

В боях под Сталиногорском разведал огневые точки пр[отивни]ка, указав на них командиру батареи 45-мм пушек [старшему сержанту С. В. Шаклеину], которые уничтожили эти точки и тем самым дали возможность 1-му батальону занять д. Нюховка и Княгинино. Несмотря на болезнь (воспаление легких), остался в подразделении, продолжая участвовать в боевых операциях.

23 января 1942

Командование дивизии ходатайствует о награждении политрука Иванова Николая Ивановича орденом Красного Знамени.

30 января 1942 года

Достоен награждения орденом Красной Звезды.

20 февраля 1942 года

Приказом № 312 ВС Западного фронта от 20 марта 1942 года награжден орденом Красной Звезды^[1].

С февраля 1943 года майор Н. И. Иванов работал агитатором политотдела 354-й стрелковой дивизии 65-й армии Белорусского фронта. Помимо своих непосредственных служебных обязанностей, он обучал других агитаторов, обеспечивал своевременное представление бойцов к наградам, курировал вопросы организации питания на переднем крае, вынос с поля боя раненых, а также погребение погибших. Кроме того, 28 августа 1943 года, когда противник перешел в контратаку на д. Шведчиково Комаричского района Орловской области, Н. И. Иванов лично организовал ее отражение силами 1-го стрелкового батальона 1201-го стрелкового полка. В результате чего контратака противника была успешно отбита. За свою боевую работу награжден орденом Отечественной войны II степени (28 августа 1943)^[4].

В 1944 году Н. И. Иванов — слушатель Высших всеармейских военно-политических курсов ГЛАВПУРККА. Также награжден медалями «За оборону Москвы»^[2] и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»^[3].

Затем служил в 20-й запасной стрелковой дивизии Киевского военного округа. 3 мая 1946 года уволился из рядов Вооруженных сил^[3].

Нет сведений о дальнейшей судьбе.

На фото: Н. И. Иванов, учетно-послужная карточка ЦАМО.

Рассказ майора Иванова Николая Ивановича

330 сд. 1909 г.р. чл. партии с 1939 г. Награжден орденом Красная Звезда, Отечественной войны и медалью «За оборону Москвы». Майор, слушатель ВВВПК при военно-политической Академии им. Ленина. Беседа сост. в Москве 4.10.1944 г.

Я пришел в 330-ю дивизию в 1111-й полк 1-й батальон политруком 1-й стрелковой роты. Я был преподавателем истории и директором средней школы Рыбниковского [правильно: Рыбновского] района Рязанской области.

25 июня я отправился уже воевать. Сначала я был направлен в школу на переподготовку в Чебоксары и в начале октября я был направлен в эту 330 сд. Командиром дивизии был полковник Соколов, комиссаром ст. бат. комиссар Хохлов.

Дивизия формировалась в г. Туле из тульских рабочих и в моей роте, также и в батальоне была большая часть тульских рабочих. Были и рязанцы и москвичи, но в основном были туляки. И сама дивизия неофициально называлась Тульской, так как и командир и комиссар были также из Тулы.

Вначале мы стояли на обороне Тулы. Боев там не было. Мы рыли окопы, возводили оборонные сооружения. Правда, немцы сильно бомбили, выбрасывали небольшие десанты.

Затем нас погрузили. Это было уже в конце ноября. Простояли мы дня два в Рязани, а потом выступили в направлении Михайлова.

[...]

После этого немец удирал и мы только успевали его догонять. С Михайлова мы пошли на Тулу, и оттуда мы попали под Сталиногорск. Здесь у нас опять была схватка.

Нашему батальону был дан боевой приказ. Мы находились на правом фланге дивизии и, вероятно, и на правом фланге всей армии. Здесь же был корпус Белова. У нас получилось здесь такое положение. Поскольку батальону поставили задачу держать связь с конницей, — мы и держали эту связь, а со своими связь не держали и от дивизии оторвались. Дивизия ушла и в течение месяца мы не знали, где она. Сражались совершенно самостоятельно.

Таким образом, когда мы шли на Сталиногорск, мы держались конницы, но так как она шла впереди нас, то фланг у нас всегда был открытым и нам здесь приходилось сталкиваться с противником.

На подступах к Сталиногорску было село Нюховка [ныне Шатовка] и нас там немец обстрелял. Обстановка сложилась такая, что впереди было село Нюховка. Немец вел на подступах к нему жестокий минометный и артиллерийский огонь, и за село загорелся бой. Немцы его зажгли, оно горело и сгорело все. Впереди нас лежал водоем, это было как будто бы продолжение Шатского водохранилища, и он нас отделил от Нюховки и села Княгинино. Немцы отсюда отошли и закрепились. Они били по нам из орудий и из минометов, не давая перейти нам это водохранилище по льду.

Командир батальона Максаков говорит, что нужно во что бы это ни стало найти откуда бьют немцы из миномета и тогда мы сможем по ним ударить из своих 45-мм пушек. Я говорю:
— Товарищ старший лейтенант, давайте я пойду.
— Ступай, только возьми кого-нибудь с собой.

Я взял с собой одного командира взвода, молодого парня татарина. Он сам вызвался идти со мной.
— Я пойду с тобой, товарищ комиссар. (Так меня назвали в роте)
— Ну пойдем!

Там была церковь. Мы с ним хотели сначала влезть на церковь, но немцы, очевидно, там все лестницы сломали и влезть туда было нельзя. За церковью шли телеграфные столбы. И вот между этими столбами стояла будка, очевидно, какая-нибудь трансформаторная или что-нибудь в этом роде. Я влез по столбу на будку. Там лежали автомат, 4 винтовки и целая гора гранат. Все это было наше, очевидно, туда кто-то нарочно все сложил. Оружие было заминировано, так как от автомата и винтовок шли тонкие проволочки. Но я тогда в этом не разбирался, вижу проволочка, я достал перочинный ножик и ее разрезал — ничего не произошло. Я выкинул автомат из будки, так как автоматы у нас были редкостью. Больше ничего брать не стал. Потом я стал смотреть, откуда бьют немцы, т.е. выполнять свою прямую задачу. Сначала я ничего не видел, но потом я увидел, что напротив меня шла траншея, а потом возвышенность под деревней. Левее стояли стога и вот от этих стогов и били минометы. Пока я смотрел, они стали бить прямо по нас. Одну мину положили так крепко, что я сразу оттуда спрыгнул и мы быстро ушли. Я пришел к Максакову, все ему рассказал, что так и так, там минометы, а там траншеи, т.е. расположение огневых точек противника.

Нужно сказать, что когда мы с этим командиром искали места, откуда можно посмотреть на немецкие боевые порядки, то я увидел как со стороны Сталиногорска, правее по дороге идет кто-то на лыжах. Когда я подошел ближе, то увидел это мальчик лет 14. А в это время из деревни выехал обоз подвод 30. Я спрашиваю этого мальчишку, кто там едет, чьи подводы? Он говорит, что это наши красные. Я тогда подумал, что значит и в Сталиногорске — тоже наши. И если нам правее податься, то мы обойдем укрепления немцев и все. Но потом оказалось, что эти подводы были не наши. Мы видим, что эти подводы идут прямо на немецкие огневые точки и решили предупредить. Там был небольшой овраг и много снега. Пока мы лезли по оврагу, они уже подъехали, а когда вылез на возвышенность, они уже проехали. К последней подводе была привязана лошадь. И когда они поехали, лошадка оторвалась и пошла назад. Я беру лошадь под уздцы и говорю, что придется сесть на лошадь, догнать обоз и предупредить их. Кричать было бесполезно, так как ветер был в нашу сторону. Они ничего не услышали бы. Но они могут нарваться на пулемет. Я сажусь на лошадь, а в это время немцы, как загалдят, как закричат и начали бить по нас из автоматов. Тогда мы поняли, что это — немцы. Я повернул свою лошадь. Лейтенант схвати ее за гриву и мы побежали обратно. Вернулись в роту, все рассказали.

Взяли мы после этого две пушки [старшего сержанта С. В. Шаклеина], затащили их в каменный дом, который там стоял, и начали бить по минометам, траншеям и дзотам. Немцы с бугра из траншей тогда убежали, но и мы тоже дальше не пошли, так как когда мы послали разведку, противник ее обстрелял и она отошла обратно. А людей у нас уже мало осталось, из политруков остался я один. Командир батальона, хотя и храбрый был, но не имел соответствующей подготовки, в картах не разбирался. Обычно дорогу я ему определял. Вот он здесь и говорит:

— Построимся колонной и пойдем прямо.

Я говорю, что немцы нас всех перебьют.

— Ничего, говорит, они испугаются и убегут.

А был страшный мороз. Мы решили сначала пустить одну роту. Она пошла. Ничего, все тихо. Потом мы все пошли. Только перешли речушку, смотрим вся наша рота в сарае сидит.

— Немцы там, — говорят.

Тут наш командир вскипятился.

— Какие там немцы, никто не стреляет, значит немцев нет. Пошли!

А там было три поселка, расположенных под углом. Мы вошли в первый поселок, там никого не было. Немцы откатились оттуда и бросились назад. Наши пошли в деревню греться и картошку варить. А в тех двух поселках немцы остались. Тут ребятишки к нам подскочили:

— Дяденьки, здесь немцы и здесь немцы, а там офицеры живут.

Потом вышла девушка, Нюра, она работала агрономом в Сталиногорске. Нюра нам рассказала, что во всех этих поселках человек 30 немцев, а остальные отошли дальше, к шахте. Причем она сказала, что знает, где они живут в каких домах. Командир батальона решил их переловить. Разделились на два отряда. С одной стороны пошло 15 человек и со стороны города тоже пошли. Мы выставили посты. Девушка Нюра пошла с командиром батальона. Я пошел с мужчиной, которого мы там нашли. Пока мы собирались идти, немцы почувствовали, что мы с правого фланга идем и тоже побежали. Я обошел поселок, который у них назывался «Китай». Когда я оттуда спустился началась пальба. Оказывается командир батальона Максаков взял в плен 4 немцев. Мы сошлись с Максаковым, подходим к одному дому. Нюра говорит, что здесь стоят немцы, сама стучится в дверь. Ее там спрашивают, и она говорит какой-то тетке:

— Отопри, я к тебе. Кто у тебя есть?
— Никого у меня нет.

Пока они разговаривали немцы начали стрелять по нас. Максаков схватил пистолет, выстрелил, с горяча попал этой тетке в руку. Она заорала, от двери отскочила. Мы тут влетели, одного убили, другого взяли в плен. Но тут мы обнаружили, что сапог там было 4 пары, а поймали мы только трех, одного убили. Спрашиваю женщину:

— Где четвертый?
— Все тут.
— Не может быть.

Искали, искали — нет. А в это время луна взошла. Мы во двор. И думаю, пожалуй, может так он нас и побить.
Говорю женщине:

— Бери фонарь.

Пустил ее вперед. Она идет, а кругом поставил я солдат, чтобы в случае чего они его поймали бы. И в это время раздается выстрел. Мы выбегаем, а немец побежал. Побежал в одних носках, т.к. сапоги оставались в избе. Тут один боец выстрели в него и он упал. Мы подходим, он валяется — ни крови, ничего нет. Мне это показалось подозрительным. И велел его перевернуть. Тут наш один боец как даст ему ногой в живот, тот как вскочит. Молодой такой парнишка, лет 18. Так мы набрали 12 человек — это были наши первые пленные.

Сталиногорск мы после этого взяли. Сначала немцы оказывали сильное сопротивление. Они засели в шахте, из которой они по нас все время били. Там была вышка и они нас видели как на ладони. Всех лошадей у нас перебили. Пушки стоят. Максаков говорит, что надо пойти в разведку, найти подход к шахте с тыла. Опять пошел. Вообще я люблю ходить в разведку и ходил чаще всех. Взял я человек 10 и мы пошли. С нами пошел один парень Володька Чурсин, как потом оказалось сын кулака. Он нам все рассказал о немцах. Когда мы ловили немцев, он тоже около нас был, он нам говорил, где лучше пройти, а потом говорит:

— Вы небось, устали, потом заходите, отдохнете. У меня есть целая бочка спирту.

Он нас вывел к шахте, а сам ушел. Я подошел к шахте, посмотрел, где что у немцев стоит. Подошли мы вплотную, так как везде были постройки. Все разведали. Я вернулся обратно. Когда я вошел в дом, оказывается, Максаков вздумал устроить обед по случаю взятия этого села. И все уже поели и попили как следует. В ведре еще оставался спирт. Максаков говорит:

— Комиссар, садись.

И наливает мне стакан спирту. Я его спрашиваю:

— Где взял спирт?
— Володька принес.

А вообще мы там взяли много велосипедов, мотоциклов и т.п. Я выпил полстакана спирту, но со мной ничего не было, а 8 наших отравились, в том числе командир роты Нычик и другие командиры рот и взводов. Спирт был отравлен [неточно; спирт был метиловым, с Анилино-красочного завода, подробнее см. Владимир Чурсин из д. Княгинино: 12 декабря 1941 года отравил метанолом 33 командира и красноармейца, и еще 3 местных].

После того как мы пошли обходным путем, немцы начали драпать. Сталиногорск весь горел.

[...]

Источник: Научный архив ИРИ РАН, ф. 2, р.1, оп. 49, д. 176.
Документ выявлен и опубликован А. Н. Лепехиным.