Придонье наше... Сколько видело, сколько помнит оно: и окрик пахаря на притомившегося в борозде конягу, и гул сечи на поле Куликовом. А в последний раз — было это три с половиной десятилетия тому назад — докатилось сюда фашистское нашествие. На местах былых сражений теперь застыли скорбные обелиски.

Каждый раз в это время года, когда в природе буйствует солнечный май и земля одевается цветами и разнотравьем. Я вновь иду к этим реликвиям народной славы: «Кто с мечом к нам пришел, от меча и погибнет».

Вот здесь в самую пору предзимья 1941 года пожухлыми полями в районе Детского парка проходил боевой рубеж: окопы, противотанковый ров... Ложбиной по речке, мимо поселка 27-й шахты, Болдыревой слободой и опушкой леса, держа ориентир на Иван-Озеро, в дни оборонительных боев шли на соединение с частями Советской Армии последние защитники города.

Теряли фронтовых побратимов. Жестоко отбивались от наседавших бронированных полчищ фашистского генерала Гудериана. И все-таки вынуждены были оставлять эти места. Уходя, как клятву, произносили слова: «Мы еще вернемся!».

И вернулись, принесли освобождение!

Совсем рядом с новой плотиной в Урванском микрорайоне — братская могила. Около нее — монумент: в скорбном молчании склонился советский солдат-освободитель. И слова на граните, увековечившие память о бойцах старшего лейтенанта Белова. А кто мог бы сейчас сказать о них живое слово, вспомнить как очевидец события тех давних дней?

Тут же, напротив, стрит добротный дом. В нем живет пенсионер Михаил Иванович Захаров. Родился в здешних местах — в дер. Хмелевка в 1899 году. Рано познал всю горечь батрацкого труда. В коннице С. М. Буденного прошел фронты гражданской войны: гнал от Тулы Деникина, громил Врангеля в Крыму, Антонова на Тамбовщине.

Из армии демобилизовался в 1922 году по болезни. Приехал домой, а в деревне разруха: сев начинать пора, а семян нет. Получил направление и поехал в Калугу. Пригнал вагоны с зерном, вся деревня заговорила о нем: «С таким не пропадешь».

Да только не задержался дома, уехал на заработки в Москву. А оттуда по путевке партии был направлен в 1931 году в Бобрики. Строил шахты, цехи химкомбината. До войны работал начальником смены в цехе 6-12. Помогал эвакуировать оборудование (по состоянию здоровья в армию его не взяли).

— В тридцатых числах ноября 1941 года, — вспоминает Михаил Иванович, — фронт приблизился вплотную к городу. Низом, минуя Урванку, под прикрытием лесной опушки, мелкими группами пробирались наши воины. Отказа им ни в чем не было, жители деревни отдавали все, что имели. И вот уже в районе Иван-Озера фашисты перерезали путь отхода на Рязань.

На пригорке, там, где сейчас строятся новые дома, зацепилась группа наших бойцов — всего их было до сотни. На крышах деревенских изб установили два «Максима». Раненых — их было человек пятнадцать — разместили по домам. У меня тоже в погребе на огороде укрылись трое.

Бой был коротким — силы слишком не равны. Встретили врага кинжальным пулеметным огнем. Вновь и вновь застав, ляли откатываться атакующие ряды врага. Сами теряли людей, но стояли насмерть. Все это было вот здесь ноябрьским днем сорок первого. А имена тех солдат, старшего лейтенанта Белова — на граните монумента. Их имена всегда в светлой памяти народа.

[Прим.: к сожалению, и по состоянию на 2025 год имена всех погибших бойцов группы прикрытия 3-го батальона 813-го стрелкового полка 239-й стрелковой дивизии остаются неизвестными. По сведениями новомосковского краеведа Н. С. Чумичева, 25 ноября 1941 года перед своим последним боем войны-сибиряки передали местному жителю М. И. Захарову свои удостоверения личности и комсомольские билеты. Все данные о похороненных в Урванке были переданы М. Ф. Коршуновой, которая подтвердила, что эти воины прибыли защищать Сталиногорск с Дальнего Востока в составе 239-й стрелковой дивизии. Кроме того, в послевоенные годы военрук школы № 20 А. Ф. Куприенков передал в Новомосковский историко-художественный музей посмертную записку этих воинов. Она была найдена школьниками в патроне калибра 7,62 мм. В ней перечислены фамилии некоторых из них:

«Кто найдет эту записку, тот узнает, что здесь был жаркий бой и что здесь отдали свою жизнь 239(?) стрелковая дивизия. Запомните фамилии погибших: Севостьянов, Голиков, Комаренко, Майоров (?), Кернич, Воронкова, Мавров (?) и другие. Я один остался в живых. Фашисты уже близко, прощайте товарищи...»

Эти документы и сведения, собранные местными жителями, были утрачены и не приняты во внимание. В 1947 году сталиногорский военком не удосужился разобраться в этом вопросе. Он составил легенду, согласно которой в братской могиле похоронены 15 воинов 1111-го стрелкового полка 330-й стрелковой дивизии, «все якобы рядовые, так как их фамилии установить не удалось». Что характерно, в современной карточке захоронения также не указано ни одного имени бойца-защитника Сталиногорска. Согласно документам ЦАМО легко устанавливается, что все 13 указанных якобы «известных» имен не имеют никакого отношения к данному воинскому захоронению. Они специально внесены в 1970-е годы в рамках общей кампании по снижению количества неизвестных на братских могилах в стране. Вот и в Новомосковске успешно улучшили статистику, как сумели.

По донесениям о потерях 239-й стрелковой дивизии невозможно ни подтвердить, ни уточнить фамилии из записки в патроне. Для недопущения попадания в руки противника 26 ноября 1941 года в д. Ольховец в штабе дивизии сожгли всю свою документацию. Спустя полгода после этих событий донесения составлялись заново по памяти, и поэтому они крайне неполны и неточны. По воинскому званию и инициалам командира группы ближе всего подходит командир взвода младший лейтенант Антон Иович Белов, пропавший без вести 27 ноября 1941 года. Но даже это предположение куда точнее, чем ситуация с именами на братских могилах Новомосковска. — «Сталиногорск 1941»]

Но недолго хозяйничали оккупанты, уже к середине декабря город и его окрестности были освобождены от фашистской неволи. Нельзя забыть зверств, которые чинили гитлеровцы над мирным населением: трупы повешенных в городе, вереницы людей, угоняемых в неволю, женщин и детей, изгнанных из дома, где бесчинствовала немецкая солдатня.

И Михаил Иванович ютился тогда в землянке. Его дом занял штаб немецкого командования. А на огородах — две пушки, нацеленные на дорогу, что ведет в Сокольники. Охра на круглосуточная... Словом, будто накрепко обосновались здесь.

Не тут-то было! Заметались, словно зверье в капкане. Значит час освобождения близок! Артиллерийская канонада, как первый майский гром, вначале едва слышная, с каждым днем ближе накатывалась. Ночью 10 декабря к нему в убежище пришли Михаил Артемов (вместе работали на химкомбинате) и еще двое неизвестных. Посещение это совпало со взрывом склада снарядов.

Но не задержались здесь — ушли на Шварц. Сам он и проводил их.

Так что неспокойно было и в тылу у оккупантов. А 11 декабря в город с боями вошли передовые части Советской армии.

Уже в феврале 1942 года восстановленные шахты начали «качать» уголь. В возрождении двадцать седьмой участвовал и Михаил Иванович. Потом работал горным мастером, отсюда и ушел на заслуженный отдых.

...Как все изменилось здесь теперь! С опушки Березовой рощи хорошо обозревается Урванский микрорайон. Как продолжение своей старой части, сюда пришли улицы Трудовые резервы и Куйбышева. И надо бы сделать так, чтобы братская могила героев — эта народная реликвия — навсегда вошла, вписалась в новый район нашего города. Перекличка времен — грозных лет войны и наших солнечных дней продолжается.

М. Трифонов, краевед.

Источник: Трифонов М. У истоков Дона // Новомосковская правда. — 1976. — 22 июня.