В нашей газете уже сообщалось о том, что рабочие теплоцентрали химкомбината решили написать историю своего цеха. Из этих материалов и взят помещенный здесь рассказ, воскрешающий события, происшедшие в Новомосковске 12 декабря 1941 года, когда шли бои за освобождение нашего города.

Да когда же это кончится! Вновь и вновь грохочет немецкая пушка, установленная у южной стены больничного корпуса, по соседству с нашим шестьдесят первым кварталом. После каждого удара дом содрогается, звенят стекла в оконных рамах. Негде укрыться от этого тяжелого грохота и жалоб потревоженного человеческого жилья.

Пушка шлет снаряд за снарядом в сторону Иван-Озера, откуда прорываются к городу наши наступающие части [330-й стрелковой дивизии]. По ту сторону заснеженного парка, скрывшего горизонт, вырастает высокое багровое зарево — отступая, оккупанты жгут пригородные села.

Потом какие-то люди бегут из парка через поле к городу. Женщины с маленькими детьми на руках, старики, совсем обессилевшие в пути: «Здешние, из Иван-Озера мы... Село-то вон как огнем взялось».

Несмотря на трескучий мороз, одеты кое-как, у многих ноги обернуты тряпьем — стянула с ног сапоги немецкая солдатня.

Помогли погорельцам разместиться и вновь собрались в подъезде своего одиннадцатого дома. «Как бы и с нами такое не приключилось, куда с детьми денешься», — заметил многосемейный зольщик теплоцентрали Г. В. Черных. Накрепко договорились не допускать поджога дома.

Когда спустилась на израненный город зимняя ночь, опять багровые сполохи расцветили небо. «Так это же больница горит!» — крикнул кто-то в подъезде. Никто из нас не знал, есть ли хоть одна живая душа в больнице — немцы наглухо блокировали ее: ни туда не пускают, ни оттуда.

Выбежали было из подъезда на улицу — автоматная очередь, и рядом пропели пули. Только стреляли все-таки не в нас, это поняли, когда к нам в подъезд вполз человек. В него-то, видно, и стреляли фашисты.

— Есть тут кто?

Хоть и не видно, что за человек. но свой. Хотели помочь ему встать на ноги (потом выяснилось, что ранен он в правую лопатку и бедро), а он:

Со мной повремените, потерплю... В больнице в огне люди погибают. Идите по моему следу, так безопаснее.

Занесли его в комнату, и солдат потерял сознание. Бледный, лицо совсем заросшее волосами, весь потный, истлевшая на плечах рубаха — в багровых пятнах крови.

Запасшись старыми газетами и спичками (фонаря и свечей ни у кого не оказалось), мы втроем — Сергеи Петрович Карташев — старший печник цеха № 11, Николай Дмитриевич Минаев — начальник смены теплоцентрали и Георгий Васильевич Черных — зольщик, — двинулись в рискованный путь. Уже по дороге к нам присоединилась контролер железной дороги Дубинина.

Шли друг за другом по следу, проложенному в снегу приползшим к нам солдатом. Глубоко пропахал снежную целину — не собьешься.

Вестибюль больницы полон дыма. Дышать тяжело, в глазах жестокая резь. Пытались зажечь газеты — плохо горят. И куда идти — не знаем.

Чего же вы стоите? — раздался женский голос. — Скорее на второй этаж, там потолки могут рухнуть и тогда поздно будет.

На втором этаже уже горели стены, потолок, оконные рамы. Вначале выносили раненых вместе с кроватями в коридор. Но с каждым разом этот тяжелый груз приходилось нести все дальше и дальше. Успеем ли? Надо успеть.

А потолок вот-вот рухнет. Теперь уже носим раненых прямо на матрацах. Когда берешься за его углы, раненым больно — матрац прогибается и... раздается громкий стон. Опять носим больных на койках.

Успеем ли? Надо успеть! Все раненые вынесены из горевших палат в коридор. Теперь тем же порядком переправляем их в вестибюль — здесь безопаснее.

Время шло быстро, мы и не заметили, как прекратила бить пушка, а потом и совсем исчезла. А когда наступило затишье, сквозь пелену дыма заметили передвигавшуюся светящуюся точку. По коридору пробирался человек с фонарем «летучая мышь». Но помочь нам отказался. И фонарь отдать не хотел. По всему видно — зашел сюда, чтобы поживиться. Без церемонии выдворили его из больницы. С «летучей мышью» сподручней стало орудовать в дыму.

К утру у горевшей больницы стал собираться народ, в основном те, кто проживал в шестьдесят первом квартале. Нашли где-то сани и стали развозить раненых по домам. Всего в больнице находилось несколько десятков бойцов, и все они были спасены.

В суматохе совсем растерялась, ведь у нас в изоляторе лежат еще три девочки,

— услышали мы голос все той же женщины, что встретила нас в горящей больнице.

Но в изолятор уже не пробраться. Пришлось выбить раму. Чтобы обезопасить себя от огня, укрылись мокрым тряпьем и проникли в палату. На двух кроватях лежали три девочки лет по двенадцать-четырнадцать. Не кричали, а только тихо плакали. Вместе с кроватями вынесли и их через окно.

Спасено была много больничного оборудования, мебели, одежды. Чтобы огонь не распространялся дальше, разобрали паркетный пол, частично сняли балки.

Солдат, который приполз к нам в дом № 11, оказался уроженцем Омской области Георгием Дмитриевым. Он прожил у нас до января 1942 года. До сих пор неизвестно, кто была та женщина, что встретила нас в горящей больнице. И те девочки, которых вынесли из горящего изолятора

— Кто они?

Подготовил Н. Озерский.

Источник: Озерский Н. По следу // Новомосковская правда. — 1968. — 26 января. — № 19 (9960).

Спасенные раненые красноармейцы — бойцы-сибиряки 239-й стрелковой дивизии, оборонявшей Сталиногорск-1 две с лишним недели назад — 23-25 ноября 1941 года. Это косвенно подтверждает и то, что Георгий Дмитриев — уроженец Омской области. Однако И. В. Парамонов, который лежал в этой же больнице вместе с этими красноармейцами в начале 20-х чисел ноября 1941 года, приводит совсем другие подробности тех событий:

«Меня положили одного в большой пустой палате с десятком коек. Накормили обедом. Время от времени ко мне заходили сестра или врач и спрашивали о самочувствии. Сначала я слышал шум в коридоре, вызванный эвакуацией раненых красноармейцев. Затем стало совсем тихо. По какой-то надобности я стал вызывать сестру. На мои зовы долго никто не приходил. Наконец явилась сестра, очень встревоженная, и говорит:

Город оставлен. В больнице остались только двадцать три тяжелораненых красноармейца, вы, я, главврач и одна сиделка.

... [В 1944 году] когда я приехал в Сталиногорск и стал с товарищами вспоминать ноябрьскую эпопею сорок первого года, мне рассказали, что из оставленных в больнице двадцати трех тяжелораненых красноармейцев двадцать два были расстреляны. Спастись удалось только одному, который притворился мертвым, а затем уполз из больницы. Его подобрали на улице и выходили советские люди [вероятно, это и есть уроженец Омской области Георгий Дмитриев].

В 1943 году в Урванковском лесу, против Сталиногорского парка культуры и отдыха, начали строить дачу. При копке котлована обнаружили трупы двадцати двух красноармейцев, уничтоженных в больнице. Строительство дачи было немедленно прекращено. На этом месте была вырыта братская могила и поставлен памятник».