А. Н. Селиванова
исследователь архитектуры и истории повседневности СССР 1920—1930-х годов,
кандидат архитектуры

Утопия

К концу 1930-х градостроительный подъем стал спадать. Крупные промышленные центры, соцгорода уже плохо соотносились из-за своей утилитарности с новыми концепциями торжественного и монументального города-ансамбля и продолжали застраиваться, скорее, по инерции. Понятие «соцгород» постепенно сходит со страниц периодики, уступая место проектам отдельных кварталов и магистралей.

Те же процессы, но с небольшим запозданием, протекают и в Сталиногорске. В 1934-35 годах численность жителей города достигла 75 тысяч^[1] (в полтора раза больше изначально предполагаемого количества), но тем не менее, несмотря на огромную потребность в жилье, уже в 1936 году в Сталиногорске переходят к исключительно капитальному строительству. Опираясь на июньское постановление ЦК ВКП (б) 1931 г., спустя 3 года пришли к выводу, что «с установкой на деревянную застройку пора кончать»^[2]. Стандартное облегченное жилье здесь так и не прижилось, а к типовой застройке, но уже капитальной, обратились только после войны.

Создание в Сталиногорске автономных по отношению к Москве проектных и строительных организаций придало новым постройкам города особый смысл; о них отзывались с гордостью и даже намеревались продемонстрировать достижения московским архитекторам. В статье «Через 3 года», опубликованной в ноябре 1934 года, представлен был идеальный футурологический образ Сталиногорска в 1938 году. Группе московских архитекторов показывают город с высоты 9-этажной башни (по всей видимости, имеется в виду проект Якобсона, Радио-дом). Перед ними простирается весь город с населением 120 тысяч человек, с построенным уже Дворцом культуры и Дворцом Советов.

Город растянулся от красивейшего монументального вокзала на Урванке … до парка культуры и отдыха, перед входом в который размещен стадион на 50 тысяч зрителей.

Небезынтересно процитировать здесь слова «экскурсовода»:

Первые «дома-ящики» не представляли никакой архитектурной ценности и не удовлетворяли все возрастающих бытовых и культурных запросов трудящихся. Но дома, построенные в 1935 году и позже, представляют собою высокие достижения советской архитектуры и культуры быта. Наружная отделка под мрамор, балконы с цветами, комнаты с высокими потолками, окна с зеркальными стеклами, паркетные полы, ванные, электричество, газ, центральное отопление и т.д. вплоть до меблировки квартир особо запроектированной мебелью. Этот дом, на высокой башне которого мы находимся, занимает, как видите, целый квартал. Его кубатура — 160 тысяч кубометров, что составляет больше, чем кубатура первых 15 каменных домов^[3].

Заводской район

Однако, несмотря на «упоенность» результатами строительства 1935 года и дальнейшими прекрасными перспективами, в 1936 году появилось несколько разгромных статей, посвященных архитектуре города^[4]. В традиционных для эпохи выражениях вроде «сумбур вместо архитектуры», «архитектурные уродства», «безотрадные картины архитектурного убожества и безвкусицы» архитекторами И. Мироновым и Ф. Морозовым описывалась текущая застройка города^[5].

Особенно критика была направлена против застройки так называемого Заводского района. В 1934-1936 годах стройка шла здесь особенно бурно. Интересно, что в основном критиковалось отсутствие генплана района, неорганизованное строительство, отсутствие оформленных ансамблей, улиц и площадей, подходящих для проведений праздничных демонстраций, а не вообще осуществление застройки в этом районе как противоречащей генеральному плану города.

А район последовательно рос с 1930 года, когда был построен временный поселок для строителей химкомбината, вопреки утвержденному генплану, близости химзавода (1 км), запрету на децентрализацию. В 1934 году председатель Горсовета Бабич говорил, что

Заводской район приобретает еще больший вид культурного города…Здесь вырастут солидные каменные дома в 4 этажа, прибавятся новые двухэтажные оштукатуренные здания. Небольшие деревянные коттеджи, по принципу американских, будут выстроены для командного состава промышленности^[6].

Было запроектировано 18 пятикомнатных коттеджей со всеми удобствами, в описании проекта даже было указано наличие резинового коврика в ванной, на котором удобно делать утреннюю гимнастику.

В течение 1934-35 годов район превращали в образцовый: был построен лучший в Сталиногорске кинотеатр «Встречный», клуб ИТР, здание НКВД, Стрелковый клуб, стадион, рынок, лодочная станция и пляж на реке Любовке, здание прокуратуры, поликлиника, школы, детсады, два жилкомбината (ГРЭС и Химзавода), несколько благоустроенных поселков: Аварийный, Засецкий, ГРЭС, Монтажный.

Аварийный поселок строился как город-сад, с радиально-кольцевой структурой в секторе круга, автор этого первоначального проекта — Д.Соболев (И.Миронов в статье «Архитектурные уродства в Заводском районе» высказался об этом проекте весьма резко: «принцип строчной застройки — результат левацкого уродства — потерпел крушение»^[7]. Тем не менее в нынешней планировке поселка угадывается проект Соболева). Позже появились благоустроенные участки, озеленение, скверы.

Судя по всему, такая двусмысленность положения Заводского района — полулегальная застройка высококачественными благоустроенными зданиями обусловлена тем, что там, в непосредственной близости от главных промышленных объектов Сталиногорска, вероятно, предполагалось поселить высший состав ИТР, управление ГРЭС и Химзавода.

В 1934 году в «Сталиногорском пролетарии»^[8] наряду со строительством коттеджей упоминается некий проект дома нового типа, с колоннами и балконами, на строительство которого в Заводском районе выделена огромная сумма в 2 миллиона 204 тыс. рублей. В доме было запроектировано 96 индивидуальных квартир с кухнями, ваннами, комнатами для домработниц, кладовыми; в подвале должна была располагаться механизированная прачечная с сушилкой. Скорее всего, имелся в виду будущий жилкомбинат ГРЭС. Вслед за этим экспериментальным строительством в городском районе предполагали построить еще 16 таких домов.

Дом был построен в начале Вокзальной улицы, отходящей от станции железной дороги (теперь — станция Новомосковск-2), и открывал собой перспективу улицы, вид на сквер и центр района. Два жилых корпуса кирпичного, частично оштукатуренного дома в 4 этажа, «А» и «Б», соединяются переходами с центральной частью, трехэтажным детским сектором — детсадом, расположенным в полукруглом объеме с террасой на крыше. Следом за домом ГРЭС в 1935-36 годах, поддерживая линию улицы, на ответственном участке, закрепляющем угол Вокзальной и Ударной улиц, архитектором Якобсоном был выстроен жилкомбинат химзавода.

Спустя 50 лет после принятия генплана Сталиногорска и борьбы планировщиков города со стихийным строительством поселка в 1 км от химкомбината территория все же была признана санитарной зоной, непригодной для жилья. Начались сносы зданий и переселение жильцов в другие районы. То немногое, что пока еще осталось, — застройка Вокзальной улицы с двумя жилкомбинатами и послевоенный Дом культуры.

Развитие города

Итак, до конца 1930-х в городе был устроен Парк культуры и отдыха (1934-35), открыт драматический театр (1938), городская больница (1938), здание Мосшахтостроя, Химтехникум, типография, закончена застройка кварталов, запланированных в 1933-35 годах, за исключением центральной площади. После войны реализация плана 1933 года была продолжена, застройка «встраивалась» в запроектированные ячейки, но уже в формах послевоенного стиля.

Тем не менее первоначальные масштабы города были сокращены, как уже отмечалось выше, не была реализована центральная площадь (хотя участок под нее был оставлен и уже в 1970-х годах на месте запланированного Горсовета был построен Дом культуры). Заложенное в проекте Бульварное кольцо, частью которого является «экваториальная» магистраль (ул.Комсомольская), тоже частично нашло свое отражение в послевоенной застройке, на траектории которого был заложен Детский парк с Детской железной дорогой.

Следы всех этапов проектирования города можно с легкостью обнаружить в центральных районах Новомосковска, несмотря на стремление каждого следующего проекта «замаскировать» более раннюю застройку. Сравнивая эти проекты, можно прийти к выводу, что вопреки всем острым дискуссиям и изменениям в генплане очевидна преемственность общего планировочного решения города. Начиная с проекта, опубликованного в статье Коршунова в 1930 году, основная структура не менялась: крест из центральных магистралей, решение транспортных артерий, место города относительно промсооружений, расположение центральных площадей, сохраненный участок Урванского леса, превращенный в Парк культуры и отдыха, даже местоположение зеленого массива на западе, ставшего после войны Детским парком, — все эти элементы переходили из проекта в проект. Менялось «заполнение» ячеек-кварталов города — сначала это была строчная застройка, потом, в проекте Кузнецова-Корноухова, система кварталов — взаимосвязанных меридианальных и экваториальных цепочек, затем в проекте Д.Соболева кварталы сомкнулись в обособленные ансамбли, соединенные «лицевой» стороной — магистральным фасадом.

Эти выводы позволяют нам предположить, что обсуждение и критика генпланов, замена проектов, снятие архитекторов — все это находилось на уровне концептуальном, вербальном; описание авторами и критиками проекта, называние его частей, проговаривание социальной и функциональной структуры было важнее, чем собственно само проектное решение. Вследствие этого, по сути, схожие проекты воспринимались как кардинально разные.

История Бобриков—Сталиногорска—Новомосковска позволяет проанализировать этапы формирования принципов градостроительства, характерных для 1930-1950-х годов, но это конечно же можно увидеть и на примере многих других советских городов. Здесь уникальна та стремительность и синхронность строительства и проектирования, с которой складывался облик города, то есть единственные и редкие условия, позволившие нам «поймать», увидеть «переходный» стиль, сохранившийся в планировке и архитектуре города.

См. также:

• Селиванова А. Н. Особенности «постконструктивизма» (1932-1937) на примере жилых ведомственных домов // Конференция «Сталинский ампир» (Москва, 31 октября — 2 ноября 2007 г.)