А. П. Горшков
один из руководителей обороны города Тулы,
фрагменты из книги «Приказано: выстоять!» (1985).
В начале Великой Отечественной войны капитан Анатолий Петрович Горшков назначен начальником 4-го отдела Управления НКВД по Тульской области. В его задачи входила организация партизанских отрядов, разведывательно-диверсионных групп и истребительных батальонов. В 1985 году в своей книге «Приказано: выстоять!» он правдиво и честно рассказал о боевых действиях Тульского рабочего полка в дни обороны города, о тяжелых потерях, но ополченцы выстояли, вместе с воинами регулярных частей отбивали атаки врага, контратаковали противника, а затем прошли большой боевой путь от Тулы до Кёнигсберга.
[...]
У истоков учебной программы для истребительных батальонов Тульской области
Специальное постановление Совета Народных Комиссаров «Об охране предприятий и учреждений и создании истребительных батальонов». Этот документ, принятый уже на третий день войны, был мне хорошо знаком. В нем шла речь о формировании в прифронтовой полосе и местностях, объявленных на военном положении, добровольных отрядов народного ополчения. Они были грозной силой в борьбе с диверсантами и шпионами. Более того, на них легла основная тяжесть по охране заводов, электростанций, мостов, связи, железных дорог… Они вели беспощадную борьбу с дезертирами, паникерами.
Все это мне было хорошо известно, и все же я еще раз перечитал постановление СНК, мысленно расставляя акценты в своей будущей работе. Тут же, на столе, нашел выписку из решения бюро Тульского обкома партии от 26 июня 1941 года о формировании на территории области и в городе истребительных батальонов. В следующей справке на имя В. Г. Жаворонкова говорилось о том, что ко 2 июля организационная работа по формированию батальонов закончена. Создан 91 батальон численностью до 10 тысяч человек.
Вскоре меня представили работникам отдела, с которыми мне надо было браться за дело. Мокринский, Щербаков, Аникушин, Соколов, Зенякин, Корчагин, Бобырь…
Совещание было коротким и деловым. На все вопросы я получал ясные, короткие, обстоятельные ответы. Из них вырисовывалась не совсем отрадная картина. Да, батальоны созданы, но для того, чтобы превратить их в боевые подразделения, требовалось от нас много смекалки и усилий.
Все это мне было хорошо известно, и все же я еще раз перечитал постановление СНК, мысленно расставляя акценты в своей будущей работе. Тут же, на столе, нашел выписку из решения бюро Тульского обкома партии от 26 июня 1941 года о формировании на территории области и в городе истребительных батальонов. В следующей справке на имя В. Г. Жаворонкова говорилось о том, что ко 2 июля организационная работа по формированию батальонов закончена. Создан 91 батальон численностью до 10 тысяч человек.
Вскоре меня представили работникам отдела, с которыми мне надо было браться за дело. Мокринский, Щербаков, Аникушин, Соколов, Зенякин, Корчагин, Бобырь…
Совещание было коротким и деловым. На все вопросы я получал ясные, короткие, обстоятельные ответы. Из них вырисовывалась не совсем отрадная картина. Да, батальоны созданы, но для того, чтобы превратить их в боевые подразделения, требовалось от нас много смекалки и усилий.
— Итак, хотел бы посоветоваться с вами вот о чем, — я встал из-за стола и пошел по кабинету. — Думаю, первое, что нам необходимо в ближайшие дни сделать, — это определить учебную программу для батальонов. Утвердить ее здесь, в управлении, потом в обкоме партии, в Центральном штабе. Без этого пущенная на самотек боевая подготовка далеких от военного дела людей может в дальнейшем сослужить плохую службу. Нам нужна короткая, но вместе с тем всеобъемлющая программа. Ваше мнение?
Ответ был единодушным: такая программа нужна.
— Второе… Нам необходимо провести ряд инспекционных поездок в места дислокации батальонов. Оказать помощь партийным, советским органам. Проверить ход формирования, обучения бойцов. Посмотреть, как дело с вооружением.
[...]
Сомнений в верности принятого решения у меня не было. Тревожило другое — нигде и никто подобной программы не создавал. Так что все надо начинать с нуля. А сколько времени даст нам противник? Я понимал, что промахи, допущенные при составлении программы и обучении по ней бойцов, в схватке с врагом будут оплачены кровью людей. И мне на миг стало жутковато от этой мысли. Но я быстро отогнал ее. Поменьше эмоций, побольше трезвого, четкого, серьезного расчета по всем позициям. Взял чистый лист бумаги и вывел:
Программа обучения военному делу бойцов истребительных батальонов Тульской области
[...]
К 22:00 16 июля отпечатанная на машинке программа лежала у меня на столе. [...] Я получил добро из Москвы на нашу программу. В Центральном штабе была тщательно изучена и, более того, рекомендована в качестве образца для других управлений. Батальоны приступили вплотную к ее изучению.
Марш-бросок на Урванку
…В Сталиногорск (ныне Новомосковск) я приехал утром. Военком [интендант 2 ранга Игнатьев] уже ждал меня.
— Начнем с 26-й шахты, — сказал он. — Что-то у них там не ладится.
На дворе было пусто, только у склада мы заметил людей. Подъехали. Поздоровались. Познакомились.
— Журило Николай Ильич, — протянул мне широкую, словно шахтерская лопата, ладонь невысокий широкоплечий человек. — Главный механик шахты, — и по тому, как он осторожно пожал мне руку, я угадал в нем огромную силу. — А вы кто будете?
Я представился. Военкома Журило знал.
— Зараз, зараз все покажем, — обрадовался он. — У нас тут через часок марш-бросок на Урванку. Приглашаем. Посторонитесь-ка и минуточку подождите. Я моторчик отнесу в забой и быстренько вернусь.
Я с сомнением глянул на электромотор, поискал глазами людей, которые должны были помочь Журило. Никого не было. А шахтер уже подставил широкую спину к мотору. Я спросил:
— Сколько в нем?
— Сто килограммов, — Журило крякнул, поднатужился и, взвалив мотор на плечи, пошел к клети.
— Ну и здоров же, — сказал я.
— Здоров, — согласился военком. — Он эти движки в забой сам носит. Там же не повернешься вдвоем-втроем. А главный инженер — мужик суровый. Разгон такой устроит, если в забое что не так…
Журило шел тридцать второй год. Родился он в городе Богодуховке Харьковской области, закончил семилетку, потом рабфак. Работал на строительстве Днепрогэса мастером-монтажником тяжелого машиностроения, потом на заводе «Электросталь» в Запорожье. Беспокойная, веселая, деятельная его натура искала великих дел, знаменитых строек. Так попал он в Подмосковный угольный бассейн, стал шахтером, работал на шахте № 20 и 20-бис. В тридцать девятом году назначен главным механиком 26-й Сталиногорской шахты.
— Человек он надежный, — сказал военком, — не подведет, если что.
Шахта № 26 «Урванковская» треста «Сталиногорскуголь» — самая мощная в Сталиногорском районе и одна из крупнейших в Подмосковном бассейне, фото 1950-х годов.
Журило вернулся не один.
— Вот, Василий Карпович Короб. Наш пулеметчик. Бревно на доски из пулемета может распилить.
Мы познакомились.
— Давай, Вася, собирай людей, — сказал ему Журило. — Штурмовать Урванку будем.
Не спеша во двор тянулись бойцы истребительного батальона. Многие шли сюда прямо из забоя, узнать их можно было по не просохшим после душа волосам.
Командовал сводным батальоном из рабочих, ИТР и служащих 22, 26 и 27-й шахт начальник 26-й шахты Петр Сергеевич Доньшин [правильно: Василий Михайлович Доньшин].
— Равняйсь! Смир-р-р-но! — командовал Доньшин. — Напра-а-во!
Шахтеры не спеша повернулись. Строй дрогнул, и длинная колонна направилась в сторону деревни Урванка. Мы шли по обочине дороги. Вечерело, жара спала. Дождей не было давно, деревья, трава посерели от пыли, в пыли терялся и хвост колонны. Я приглядывался к батальону. В нем собрались люди уже в возрасте — молодые ушли на фронт в первые дни войны. Лишь изредка мелькало юное лицо: этого человека удержала бронь на шахте. Шахтеры шли молча, сосредоточенно, так, подумал я, как привыкли идти на работу.
— Не умеют они у тебя строем ходить, Петр Сергеевич, — сказал военком Доньшину. — Научил бы.
— В ногу ходить — штука не хитрая, научатся, — ответил комбат. — Вот фашиста бить научиться — это работа посложнее.
— Пусть идут, как идут, — сказал я.
Две телеги громыхали сзади. На них везли пулемет, ящики с патронами и гранатами, мишени.
Урванку «брали» по всем законам воинской тактики. Стоя на холме, я видел, как умело шахтеры использовали складки местности, как скрытно выдвигались по оврагам на рубеж атаки, как дружно и грозно поднялись, и грянуло «ура-а-а!», от которого собаки в деревне попрятались в будки.
— Переходите к обороне, — приказал я. — Танки заходят вам с левого фланга, вон по той дороге, — показал и глянул на часы. Комбат прищурился, оглядывая позицию, которую я указал, смерил взглядом расстояние до несуществующих танков.
— Связные, ко мне! — крикнул он. — Семеныч, давай в первое отделение. Пусть вышлют на дорогу истребителей танков с гранатами и бутылками. Всем окопаться! Ты, Коля, беги по оврагу к первой роте, пусть займут линию обороны от дуба до колодца. И отсекай пехоту от танков. Все! — повернулся комбат ко мне и вытер вспотевший лоб.
Я промолчал. Все решения Доньшин принял быстро и верно. Многое теперь зависело, как будут выполнены его приказы. Минутная стрелка отсчитала восемь делений, когда все маневры были закончены, а в поле стали вырастать бугорки земли — шахтеры окапывались со сноровкой и быстротой бывалых солдат.
Стреляли они с той же обстоятельностью, что и шли в атаку или готовились к обороне. Мишени — вырезанные из фанеры силуэты фашистов с характерной формой касок — дважды пришлось менять. А вот с гранатометанием дело обстояло плохо. Выточенные из металла болванки — вот и все, чем могли похвастаться шахтеры.
Сталиногорцы на занятиях по огневой подготовке, 1941-1942 годы. На переднем плане двое горожан ведут прицельный огонь по мишеням.
— Нет гранат, — огорченно развел руками Доньшин. — Военкому и звонили, и писали — нету…
Я повернулся к военкому.
— Вы же знаете, Анатолий Петрович, как туго с гранатами сейчас.
— Знаю, но учебу организовать мы обязаны. Против танков с винтовкой не пойдешь. Даю вам два дня срока. Пришлем вам гранат, — повернулся я к командиру батальона. — Но использовать их извольте с толком.
— Ясно, товарищ капитан, — козырнул тот.
Занятия закончились, я провел короткий их разбор, указал на то, что делалось хорошо и что — плохо. Мы возвращались на шахту, и, чтобы не терять времени, Доньшин на ходу рассказывал мне, где несут дежурство бойцы истребительных батальонов.
— Само собой на шахте, на подстанции, на водокачке, — перечислял он. — Ночью патрулируем по городу.
Во дворе шахты, когда Доньшин ушел и мы стали прощаться с бойцами, к нам подошла девушка. Чуть вздернутый носик она держала вызывающе. Огромная русая коса цвета спелой пшеницы оттягивала ей голову назад. Веселые веснушки усыпали ее милое лицо. Подойдя к нам, она зарделась от волнения.
— Товарищ командир, — обратилась она ко мне, — можно сказать?
— Вы кто? — спросил я ее.
Но ответил Журило:
— Клавдия Чурляева, дежурный электромеханик, «щитовая» наша на подстанции, — и, повернувшись к Чурляевой, плачущим голосом сказал: — Ну сколько раз тебе говорить, что нельзя тебе в батальон? Да и не решает эти вопросы товарищ Горшков.
— Дядя Коля, — она умоляюще глядела на Журило.
— Ну, есть же Доньшин, есть его заместитель, вот и иди к ним проси.
— Они не записывают, а я в батальон хочу.
— Влюбилась ты в кого, чи що? — почти застонал Журило.
— Я иду затем же, зачем и вы, — сказала она. Журило только головой замотал. Мы засмеялись.
— Мы ведь не на прогулку собираемся, — попытался удержать я Чурляеву, но заметил в ее глазах слезы обиды и замолчал.
— Все равно уйду на фронт, — решительно сказала Чурляева, отстраняясь от Журило. — Но я хотела со своими, а вы… — И в ее голосе прорвалось столько боли и обиды, что мы поняли — эта не отступится.
— Придет Доньшин, разберитесь с ней, Николай Ильич, — сказал я, прощаясь со всеми.
Протянул руку Чурляевой. Рукопожатие у нее вышло крепкое, мужское, хотя ладошка была маленькая.
— До свидания, товарищ…
Я даже предположить не мог, что это свидание будет таким скорым.
[А могли ли предположить сталиногорцы, что спустя три месяца их родной город будут на самом деле штурмовать немецкие пехотинцы? Ту самую деревню Урванка закроют собой бойцы 239-й стрелковой дивизии, переброшенной сюда через всю страну с Дальнего Востока. Как вспоминали немецкие офицеры 167-й пехотной дивизии: «Сибиряки оборонялись до последнего, предпочитая быть убитыми, но не покинуть свои одиночные окопы-укрытия». 25 ноября 1941 года здесь повсюду бушевала ожесточенная рукопашная схватка, метр за метром, дом за домом...
Итак, 3 месяца: «Сколько времени даст нам противник? Я понимал, что промахи, допущенные при составлении программы и обучении по ней бойцов, в схватке с врагом будут оплачены кровью людей».]
Продолжение следует...
Источник: Горшков А. П. Приказано: выстоять! : Записки командира Тульского рабочего полка; лит. запись В.М. Карпия.— Тула : Приок. кн. изд-во, 1985.— 223 с. | 
