А. Н. Селиванова
исследователь архитектуры и истории повседневности СССР 1920—1930-х годов,
кандидат архитектуры
Бобрики — Сталиногорск — Новомосковск: модель перехода от концепций соцгорода к сталинскому городу-ансамблю
История строительства соцгорода Сталиногорска (ныне г.Новомосковск), на первый взгляд, похожа на множество других историй проектирования городов-«гигантов» конца 1920-х, тем не менее, она уникальна. Город Бобрики, переименованный в 1933 году в Сталиногорск, оказался одной из последних грандиозных промышленных строек эпохи советского авангарда. Задумывался он в 1929-30 годах в русле градостроительных экспериментов, таких как уже проектировавшиеся или строившиеся на тот момент Кузнецк, Магнитогорск, Автострой, Мурманстрой, Днепрострой, Сталинградский тракторострой, Новый Чарджоу и др., но в процессе проектирования и строительства был несколько раз преобразован вслед за постановлениями 1931 года и архитектурными реформами 1932 года. Так как темпы строительства не поспевали вслед за менявшимися архитектурными и социальными идеалами, в Сталиногорске мы можем увидеть «застывший» в кирпиче и шлакобетоне сам процесс этих превращений, следы поисков «идеального соцгорода».
Эти слои, ознаменовавшие разные ступени перехода от одних концепций к другим — 1931, 1933, 1935 годов, сохранились на макро- и микро-уровнях, от общего градостроительного решения до отдельных построек. Проанализировав их в контексте весьма эмоциональных высказываний о стройке в прессе начала 1930-х годов, мы можем получить полную и яркую картину перехода от динамичного образа соцгорода, как части производственного процесса эпохи авангарда, к новому репрезентативному образу города-ансамбля времени сталинской неоклассики.
На наш взгляд, архитектура Бобриков-Сталиногорска может являться моделью так называемого «переходного» периода 1930-х гг в истории советской архитектуры. В отличие от многих других городов-гигантов, Бобрики (во многом именно из-за своей «лоскутности», неоднозначности городской ткани) были несколько обделены вниманием исследователей. В контексте изучения архитектуры середины 1930-х («постконструктивизма» у С. О. Хан-Магомедова, «стиля 1935 года» у В. Э. Хазановой, «советского аналога стиля ар-деко» у Т. Г. Малининой), а также исследования причин и последствий реформы 1932 года, архитектурное наследие и история Бобриков-Сталиногорска, по всей видимости, требует отдельного внимания.
Конкурс МАО
Все началось, когда возле Тулы во второй половине 1920-х годов был обнаружен огромный Подмосковный угольный бассейн. Моментально в разных его точках возникли промпредприятия, при них — палаточные городки, землянки, бараки, сыгравшие позже печальную роль в строительстве города. В 1929 году хаотическую стройку решили остановить. Согласно ставшей уже традиционной схеме проектирования соцгородов, был объявлен конкурс МАО (Московское архитектурное общество) на проект «рабочего поселка в районе рудника им. А.Рыкова, близ станции Бобрик-Донской Рязанской железной дороги»[1].
С этого момента строительство города оказалось в центре внимания архитектурной общественности. Перед проектировщиками была поставлена трудная задача — связать в единую систему уже спланированные и отчасти построенные промышленные предприятия, разбросанные в 17 точках территории в 14 000 га (химическая и энергетическая промышленность на севере, силикатная и угольная промышленность на юге, угольная и газовая промышленность на востоке) и выбрать площадку для города, численностью жителей 50 000 человек. Необходимые транспортные связи между производствами (химической, энергетической и горной) обеспечивала сеть железнодорожных путей длиной 50 км (первоначально на паровой тяге, а с пуском ГРЭС им.Сталина — электрифицированная) и шоссейные дороги. Большое значение в будущем проекте имело и переустройство сельского хозяйства, уже на базе комбинатов, а также возможность территориального развития промышленных зон.
Как отмечалось в статье 1931 года «Быть или не быть городу в Бобриках»,
Проблема генерального плана требовала осуществления районной планировки, может даже впервые осуществляемой в нашем Союзе. Здесь планировка города рассматривалась как функция ведущих звеньев комбината (промышленности и сельского хозяйства). Только связав разрозненные элементы, можно было получить цельную и стройную систему решения функции — жилья[2].
Тем не менее, формулировка конкурсного задания была достаточно расплывчатой, а некоторые ее положения позже были и вовсе опровергнуты как неудачные, в частности, рекомендация «осуществить в планировке поселка принципы «города-сада», предусмотреть возможность развития индивидуального хозяйства. В статье 1930 года, посвященной результатам конкурса, отмечалось, что
Сравнительно крупный масштаб строительства, возведение поселка на свободном участке, близость культурных центров (Москва, Тула) — все эти обстоятельства предполагают возможность предъявить радикальные требования к решению плана этого поселка, в смысле приближения его к новому типу социалистического расселения (…).[3]
Но достичь такого результата можно было, по мнению автора, либо дав в программе четкие установки на социальный тип строительства, что на тот момент представлялось еще невозможным, либо предоставив конкурсантам полную свободу в выборе «новых социальных типов жилища», тем самым выявив различные подходы к решению задачи. Программа конкурса заняла среднюю позицию. В итоге проекты, представленные жюри были признаны неудовлетворительными, не выявившими сути поселения нового типа и новых форм организации жилища.
Первая премия досталась проекту архитекторов Зильберта и Чериковера, но, несмотря на выбор жюри, и он был полностью раскритикован. Нападкам подверглось и название — «полусоциалистический город», и запроектированные базары («которые в социалистических городах при обобществлении питания и прочем является излишними»[4]), и коллективизация сельскохозяйственного района возле промышленных гигантов, и ориентация на продолжение индивидуального строительства еще в течение 30 лет, и удаленность жилья от промпредприятий — на 12-20 км. Выводы были жесткими:
Необходимо решительно воспретить строительство городов и поселков капиталистического типа. Необходимо, чтобы вновь строящиеся города были построены на принципах полного обобществления форм обслуживания бытовых и культурных нужд пролетариата и на началах полного обобществления воспитания детей[5].
Проект архитекторов А. Э. Зильберта и Л. З. Чериковера, 1929 год.
Для решения проблемы при Мосхимэнергострое был организован специальный проектный отдел. Свидетельством начала этой проектной деятельности служит статья профессора Б.Коршунова, опубликованная в июле 1930 года, в которой утверждалось, что
Город предполагается построить на основе максимального обобществления культурно-просветительской и бытовой жизни всех трудящихся. Для разрешения жилищного вопроса, кроме принятых уже типов многоэтажных квартирных домов, прорабатываются проекты жилищных коммун со средним составом в 500-600 человек с использованием новейшего опыта проектирования аналогичных соцгородов[6].
Интересно, что за 2 месяца до этой публикации вышло постановление ЦК ВКП (б) о работе по перестройке быта, опубликованное в том же журнале «Строительство Москвы», и направленное против скорейшего и полного обобществления быта, осуждающее проекты, пытающиеся «перескочить одним прыжком» к новому устройству социалистической жизни[7]. Эти программные изменения не были по какой-то причине учтены, проект по-прежнему ориентировался на «манифест», озвученный после конкурса 1929 года, и позже это расхождение привело проектирование города к очередному кризису. По разрабатывавшемуся проекту летом 1930 года, еще до принятия проекта генплана, начали строительство первого квартала соцгорода.
1) Генплан Мосхимэнергостроя, 1930 год.
На северо-западе отмечен химзавод, на юго-западе - аэропорт, в центре - индустриальный город.
2) План застройки 42-го квартала соцгорода, 1930 год. Это место на современной карте
Об авторе
Селиванова Александра Николаевна (род. в 1982 году в Москве) — дизайнер, художник, преподаватель. Кандидат архитектуры. Область исследований — архитектура и история повседневности СССР 1920—1930-х годов.
Выпускник МАрхИ (2005) и аспирантуры НИИТИАГ РААСН (2009). Старший научный сотрудник НИИ Теории и истории архитектуры и градостроительства РААСН, старший научный сотрудник Музея Москвы. Член DOCOMOMO Russia и российской Ассоциации менеджеров культуры.
С 1998 года — дизайнер, куратор выставочных проектов Государственного музея М.А. Булгакова. С 2008 года — руководитель культурологических семинаров «Новая Москва».
С 2013 года — инициатор создания и руководитель Центра авангарда в библиотеке «Просвещение трудящихся».
[1] В.Лавров. По поводу конкурса на проект планировки поселка «Москуголь» в Бобрике. // Строительство Москвы, 1930, №1, стр.25-27.
[2] А.Кузнецов, А.Корноухов, А.Артюхов, М.Наумов. Быть или не быть городу в Бобриках. Централизация или децентрализация жилья на бобриковском комбинате? // Строительство Москвы, 1931 г., №7.
[3] В.Лавров, указ.статья
[6] Б.Коршунов. Подмосковный энерго-химический комбинат // Строительство Москвы, 1930, №7. - С.12-16.
[7] «Против оторванности от жизни. Постановление ЦК ВКП (б) о работе по перестройке быта (от 16 мая 1930 г.) // Строительство Москвы, 1930, № 5. - С. 1.
К таким попыткам некоторых работников, скрывающихся под «левой» фразой свою оппортунистическую сущность, относятся появившиеся за последнее время в печати проекты перепланировки существующих городов и постройки новых, исключительно за счет государства, с немедленным и полным обобществлением всех сторон быта трудящихся: питания, жилья, воспитания детей с отделением их от родителей, с устранением бытовых связей членов семьи и административным запретом индивидуального приготовления пищи и др. Проведение этих вредных, утопических начинаний, не учитывающих материальных ресурсов страны и степени подготовленности населения, привело бы к громадной растрате средств и жесткой дискредитации самой идеи социалистического переустройства быта
|