Дубенский Глеб Глебович
генеральный директор ООО «Дом отдыха «Братцево» Союза театральных деятелей РФ»,
декан технологического факультета ТулГУ (1984-2008),
кандидат технических наук, профессор. Заслуженный работник
высшей школы РФ, лауреат премии имени С. И. Мосина,
г. Москва
«Просто ты умела ждать...»
Моя мать, Николаева Александра Михайловна, 1913 года рождения, появилась на свет в деревне Уваровка Можайского района в крестьянской семье. Получила образование 7 классов. Отец, Дубенский Глеб Иванович [прим.: исправлено; в оригинале некорректно указано отчество Глебович — «Сталиногорск 1941»], родился в 1909 г. в Москве, получил инженерное образование. Его отец, мой дед Иван Иванович Дубенский — инспектор училищ города Москвы — был женат на француженке. Вероятно, поэтому в 30-е, когда сгустились сумерки репрессий, семья была выслана из столицы «за можай», в деревню Уваровку. Там отец и влюбился в умницу Сашеньку, женился, там же и я родился в 1937-м.
Июнь 1941-го. Мне чуть больше 3,5 лет, брату Бориске — 11 месяцев. Война застала нас в Тульской области — отец работал на заводе под городом Донской. Демобилизован он был 18 августа [прим.: опечатка, должно быть наоборот: мобилизован в ряды Красной армии — «Сталиногорск 1941»]. Именно в этот день мать начала вести дневник.
Жили мы в двухэтажном бараке из двух подъездов; на каждом этаже по две квартиры. В одной из комнат трехкомнатной квартиры располагалась наша семья. Большую часть в ней занимала огромная кровать, на которой мы спали все вместе. Запомнилось, что немцы, облюбовавшие нашу комнату для ночлега, не выгнали нас с этой кровати, а спали на соломе на полу. Их было трое. Четко помню, как кто-то из них держал меня на руках, а потом показывал матери фотографию своей семьи: жены и детей. Помню также страшный грохот ночью во время бомбежек и красное зарево — было страшно, Бориска плакал, но немцы относились к этому с пониманием.
...С нетерпением ждали от отца писем. Не только мать, что видно из дневника, но и я. Они начали приходить в 1942-м. Нам, детям, отец рисовал картинки, через которые даже с фронта пытался воспитывать и развивать нас. Если собрать все эти изображения предметов, животных и задания к ним, получится детская книжка.
Погиб отец в 1944-м... Мать замуж больше не выходила.
Из дневника матери. Тульская обл., Бобрик Гора, 1941 г.
Расшифровали записи и помогли подготовить дневник к публикации студенты 1 курса Тульского филиала РГТЭУ (специальность «Финансы и кредит») Иванов Дмитрий Анатольевич и Ефремова Мария Владимировна. Текст печатается в авторской редакции.
4 октября 1941 г.
Всю ночь не спалось, обдумывала, как и чем мы будем существовать в дальнейшем. С десяти вечера ходили за картошкой, но удалось принести один только мешок. Днем в час с четвертью была на юге зенитная стрельба все это, конечно, отзывается на нервах. Как идти работать? При малейшей опасности необходимо сына забирать с площадки. Девочка, которую взяла к Борьке, еще не совсем велика, чтоб сообразить с двумя ребятами, но все же я ей очень довольна. Борька вовсю начал передвижение на своих лапках. Хорошо выговаривает «где мама», очень любит няньку. Сынка ужасно доволен площадкой. Главное, дают блины со сметаной и кофе или сладкий чай с конфетой.
Дети войны, г. Сталиногорск, предположительно вторая половина 1941 года, до оккупации.
В 10 отправила тебе две посылки. В большой: сапоги, носки, 3 портянки, шапка, мех. рукавицы, масло 800 гр., 2 рыбки, 2 головки чеснока, 10 ст. махорки, 2 кусочка сахара к чайку. Во второй 2 кг свинины, фуфайка, 1 портянка и колбаса, 10 открыток в конверте. Большего и достать нечего, да и денег нет. Все ничего, лишь бы ты, дорогой, получил от меня поддержку в питании, да вернулся живым.
5 октября 1941 г.
Встала в полседьмого. Накормила ребят. Погода хорошая, вынесла на балкон сушить картошку, которую думаю сберечь на зиму. А из головы не выходит: как и чем жить и как это ты там живешь. Дорогой мой, хоть бы дошла посылка. Вечером, сидя за ужином, вспоминали с сыном тебя. Он говорит: хорошо бы папка приехал, а дядя Коля остался бы там. Поплакали с ним на пару. Уложила их спать, а сама, пока хорошая погода, опять на добычу, за картошкой. Кончила в полчетвертого, ужасно устала и уснула мертвецким сном.
6 октября 1941 г.
Встала в 7, накормила ребят, сына отправила на площадку, а сама за разборку картошки, натаскала 25 ведер. Ходила за маслом русским, но его не дали, потому что мы прикреплены не к тресту. Ужасно досадно, написала тебе письмо. Хоть бы ты получал от нас письма и посылки. Ужасно устала с картошкой. Испортилась погода, ложусь в 12. Сынка просит написать тебе, что он стал умный и не хулиган и что Бориска сам ходит и стоит.
7 октября 1941 г.
Встала в полседьмого, в комнате холодно, сразу же затопила плиту. В 8 отправила сына на площадку, написала письмо тебе и т. Наташе. Сходила на почту и в магазин, достать ничего не удалось... Деньги все занимать не подо что. Пришла в 12-ть и вдруг приходит почта, принесла перевод от Ивана на 50 рублей, радости не было конца. Значит, завтра с утра можно рыскать насчет жратвы. Удалось стрельнуть одну курицу, значит, на эту неделю, кроме масла, обеспечена. Говорят, что немец от Тулы в 80 км. Не совсем приятно, но что делать, будем ждать, что будет.
8 октября 1941 г.
Разговор о немце начинается с утра. Говорят, по радио объявили, что Орел взят. Настроение подавленное, работы абсолютно никакой нет, ужасное сокращение. Днем слышна вдалеке редкая бомбежка в стороне к Туле. Но все же хоть и бомбит немец, а в магазинах давка и все, что привозят, расхватывают моментально.
От Ивана получила 50 рублей 7 октября, а сегодня привезли мануфактуру хоть и с деньгам туго, но все-таки выкупила, а то за прошлый квартал пропала. На худой конец, если не вывернусь, то продам. Зато если уцелеет, будет 2 хороших платья и сынкам по хорошему костюму.
День проходит почти в безделье, ходишь, чего-то ищешь, и так летит быстро время даже досадуешь на то, что ничего не делаешь.
9 октября 1941 г.
Встала в 6 утра, приготовила обед и завтрак, хотела ехать на базар продать самовар и таз, нужны деньги, задолжала 50 рублей, но отговорили до воскресенья, потому что будет больше народа из деревень.
С утра новости: немецкий самолет в Дубовом бросил листовки. Призывает к себе бойцов, командиров и политруков перебегать. Хвалит, что у него больно уж хорошо. Сплошная глупость.
Целый день едут из-за Тулы и из-под Тулы женщины на машинах, со всеми своими вещами. Некоторые уезжают и от нас. Тулу, говорят, порядочно бомбили. Но нам ехать некуда и не на что, пусть что будет, то и будет уже в крайнем случае уедем к Анд. Ив. в деревню. Опять бессонные ночи, опять от думы головной. Если картошку продавать, не насидеться бы голодным.
10 октября 1941 г.
Болтают, что взяли Ряжск, но точно не знаем. Голова с утра наполняется тревогой, сложила все вещи, кроме кроватей да посуды, что будет — неизвестно, болтают, что 11 октября будет предложено эвакуироваться всем. <...>
Сегодня получила от Ивана письмо. Шлю тебе поклон. Погода отвратительная — снег и грязь, ужасный холод. Как ты там со своими больными зубами с мокрыми ногами и в легком пальто, хоть бы дошли до тебя поскорее посылки, хоть ты ожил немного. Но вряд ли это сбудется, ведь от тебя я не получила с места стоянки ни одного письма, кроме через Николая. Сердце ужасно болит и за тебя, и за ребят, что делать с ними в такую ненастную погоду. Спасибо есть чего курить, кое-как делю бессонные ночи с табаком. А детки спят счастливым детским сном. Только нет тебя, дорогой.
11 октября 1941 г.
Днем слышна бомбежка в стороне Сталиногорска на севере. По городу и на горе везде и всюду беженцы, отступающие из-под Сталиногорска, Тулы и из-за Тулы. Уже давно объявлено по радио, что взяты Орёл, Мценск, Елец, Мичуринск, вообще настроение ни к черту. Насчет работы и думать не приходится. Все распродаются наскоро и уезжают кто куда. Начальник базы нагрузил полон прицеп к трактору и с какой-то семьей отправил свою, запас масла 2 ящика, круп, и конфет, а нам не на что даже килограмма иметь в запасе. Ну и черт бы совсем, только вернулся ты, и все будет. Ночи почти все не сплю. Тоска и дума совсем изводят на нет.
13 октября 1941 г.
Встала в полседьмого, приготовив завтрак, отправила сына на площадку, убрала, сходила в магазин, масла стали давать 100 гр. на книжку. Досадно, если не удастся достать в запас хотя бы 1 кг, голодно без масла на сухой картошке и хлебе. Денег осталось всего одна 5. Продать еще не знаю что? Твой пиджак — боюсь обидеть тебя, решила продать новую клеенку и свой пиджак. <...>
Трест уже дал распоряжение поджечь документы, на шахтах дают расчеты без задержки.
15 октября 1941 г.
Погода с утра морозная, решила продать твои 2 рубахи, пошла на базар. Продать не удалось, светлое не покупают, дают по 15 рублей. Обозленная пошла на базу просить лошадь для переезда. Пообещали дать, как будут свободные лошади. Тоска грызет душу до невозможности. От тебя ничего нет и никто не пишет... Целыми днями в ходьбе, устаю до невозможности, ноги от ходьбы распухают. Хорошо, что послала тебе 4 посылки, сейчас не принимают. Отметила день рождения сына блинами из тертой сырой картошки и 2 пышками за 38 коп., большего сделать не из чего. Пили чай, сынка принес 2 конфетки с площадки.
16 октября 1941 г.
Ходила в магазин, ничего не достала кроме 400 гр. масла сливочного, больше не нашла денег. Мясо покупать не на что, зарезали чужую курицу. В 7 вечера ходили за хлебом удалось достать 4 буханки и 18 булочек, немного высушила сухарей белых и черных, может, пригодятся. Хлеб достала через Аньку, за это пришлось ей уступить полкурицы. Но от тебя все нет и нет известий, жив ты или нет, на почту захожу ежедневно, но безрезультатно. Так с досадой и ложусь спать.
17 октября 1941 г.
Сына на площадку водить не велят. Закрывается трест, аннулируется банк, говорят, также шахты закрываются, народ выезжает. Утром достала еще буханку без карточки. В магазин не хожу, нет денег. Калуга горит страшно, если здесь будет проходить фронт, отступать не на чем, базы ликвидируются и уезжают в Сибирь.
19 октября 1941 г.
Ухожу из дома в 7, ребята накормлены, в комнате только уюта абсолютно никакого нет, так больше похоже на сарай, чем на квартиру, вещи связаны, стоят на ходу, неуютно.
Продала часы за 260 и джемпер за 75, вернулась на Гору, удалось достать 400 гр. масла и 3 литра керосина, зато с 7 утра и до 5-ти вечера не была дома. Где-то вдалеке слышны редкие взрывы бомбежки, погода отвратительная, холод собачий, хоть бы ты получил посылки. Был бы тепло одет и сухо обут, а то ведь простудишься и будешь кадыхать.
21 октября 1941 г.
Дорогой, если бы ты знал, как трудно одной без работы и денег, всякой помощи со стороны, обдумывать, прокормить, вероятнее всего, голодную зиму. Время пять часов, я уже на ногах, одетая, сижу жду рассвета, чтобы принести на всякий случай еще мешок капусты. И ничего, принесла, наскоро позавтракав, отправилась в магазин за свининой, решила достать хоть немного, чтобы хоть на заправку была, что достала 4 кило, хоть не слишком жирная, но зато со шкуркой, посолила с чесночком, может и ты вернешься к нам, попробуем вместе.
Достала 2 пары носок, чулки и мыльца. Денег фукнула 83 рубля и не купить нельзя, ребят побаловать абсолютно нечем, хоть из супа кусочек мяска, молоко стало 6 руб. литр, брать не на что, а что ожидает впереди — неизвестно, вероятнее всего, голод. Эх, хоть бы еще раз встретиться вместе, а немец, говорят, под Можайском.
22 октября 1941 г.
Бессонные ночи изнуряют окончательно. Как встаешь, сразу слышишь новое о сдаче какого-либо города, паника с каждым днем, все более и более наводят панику на бедное безденежное население, кому не на чем и не на что выехать. Богатые уже все повыдохлись и поразъехались. По радио утренние известия: бои по всему фронту, усиленные — под Можайском.
23 октября 1941 г.
...Деньги на ребят пока не высылают, нет топки, вот горе, а в остальном бы все ничего, керосину достала на всякий случай 2 литра, обещают дать шахтерку, в чужую квартиру перебраться боюсь выгонят, а в своей ужасно холодно, не знаю, как будем зимовать, если удастся.
Ужасная досада на твоего знакомого. Опустил письмо на руднике 18 октября, до сего время я его еще не получила.
А немец уже взял Таганрог и, говорят, усиленные бои под Москвой. Если придется отступать, то прямо не знаю, куда деваться мне с моими крысятами, а они спят себе...
24 октября 1941 г.
В 3 начала рубить капусту, принесенную с поля, вдруг в полшестого как раз перед окнами нашей квартиры в стороне от них послышались взрывы, их было шесть, гость очевидно, не рассчитал, линия как будто осталась невредимой.
Не спала до полтретьего, что-то жутко, одна в квартире с ребятами, под утро, утомившись, уснула, а от тебя все нет и нет известий. 23 сдали Таганрог. Говорят, усиленные бои под Можайском, и как будто в самой Москве.
Самочувствие, как говорят, ниже нуля. Как же ты? Вернешься ли к нам или нет? Надоело одним, и скучаем.
25 октября 1941 г.
В десять утра принесли извещение на деньги, сразу отправилась получать. Купить ничего не удалось, страшные очереди, да и особо нечего брать — нужны только жиры, а остальное пока что есть. Днем в 11 была сильная стрельба зениток в стороне севера. На 12 шахте бросил неприятель 2 бомбы — про последствия еще неизвестно.
И вот, сидя в 9 вечера за столом, слышны глухие взрывы и гул самолетов, а детки спят крепким сном. Хоть бы вернулся еще раз обнять своих дорогих. Сегодня сынку угостили сахаром, он не съел, принес мне, пили с ним чай, он вспомнил о тебе: «Мам, если бы был наш папка, как дядя Коля, дома я бы ему тоже дал сахарку», — хороший мальчик, но баловень ужасный и наказывать вроде жаль, а если когда и накажешь, то он сразу вспоминает тебя: если бы был папка, ты бы меня не поругала, я бы играл с ним и не приставал бы к Бориске. Эх! Если бы вернулся!
26 октября 1941 г.
...Вчерашний день в Узловой у вокзала от бомбежки вылетели стекла, сгорело 2 дома, разбит состав с эвакуировавшимися, вроде страшновато, и надо жить для милых деток. Бориска заметно похудел без молока, но средств моих нет на молоко, хлеба надо запасти, а не на что, что будем делать дальше, не знаю. <...>
Сегодня на ржаном поле спускался учебный самолет, сынка бегал смотреть, ужасно был доволен тем, что шофер брал его на руки и показывал мотор, как он говорит, чем заводится аэроплан, радости не было пределов, только ими и поддерживаю свою энергию, а то хоть давись.
27 октября 1941 г.
...За окном слышна глухая бомбежка, сегодня после усиленных боев наши войска оставили Сталино (ныне Донецк) и идут упорные бои по всему фронту. Беспокоюсь за Бориску, что-то он сильно похудел, сегодня понос и сильно капризничает, боюсь, не заболел бы, а может, к зубкам, ведь они прорезались не все. От заботы ужасно измучилась, целыми днями в поисках чего либо запасти, теперь главное мука и жиры.
Хоть бы вернулся ты живым и здоровым, хоть бы получить от тебя единственное слово, что ты пока жив и здоров, ведь я от тебя, как приехал Николай, не имею никаких сведений. Эх! Если бы ты знал, как тяжело мне одной, а люди еще завидуют мне...
28 октября 1941 г.
Проснулись рано от гулов моторов автомашин, какая-то военная часть остановилась проездом около наших домов, беспокойства дали всем людям. Неприятель летает очень часто и может заметить, но что делать, не наша власть, не отгонишь самовольно. <...>
29 октября 1941 г.
Ночь прошла неважно, беспокоили все время машины, подъезжая на стоянку. По радио новостей особых нет, но по разговорам немец в 30 км от Тулы... Делать при таких обстоятельствах ничего не хочется, больше думаешь о том, как уходить и куда, если тут пойдет фронт.
30 октября 1941 г.
Впустую ходьба по магазинам, сильно волнуюсь за ребят, под носом второй день расположились из красноармейской части. Сдан г. Вязьма, бои под Тулой, Можайском.
Ночуют 2 лейтенанта по авиачасти, за приготовление ужина и завтрака уплатили 60 руб. Очень досадно, что не пришлось достать сахара. От тебя все нет и нет никакого слуха, что еще больше усложняет обстановку жизни. Ночь всю не сплю.
31 октября 1941 г.
Части уходят, немецкие самолеты делали обстрел из пулеметов как раз перед нашими окнами по авточасти, которые следуют из Орла на Ряжск. Ужасная суматоха и сутолока в магазинах за хлебом, так и не пришлось достать. Карточки получила, а сахар за октябрь так и пропал, очень хочется чая с сахаром, но, к сожалению, его нет. Самолеты немца летают, но не бомбят, части армии вышли, а от тебя все нет и нет письма, где ты и что с тобой, не знаю, тоска по вечерам заедает до слез, хоть бы знать, что с тобой. Новостей по радио нет.
далее: Враг у ворот • Новые хозяева Горы • Освобождение
См. также:
Источник: Дубенкий Г. Г. «Просто ты умела ждать...» / Мы помним... 1941. Часть 2. / Редакторы-составители: Ю. М. Осипов, Л. И. Ростовцева. — Тула.: 2012. — С. 163—179.
Источник предоставлен С.Митрофановым. |
