← Тревожная осень 1941-го • Враг у ворот
Г. Г. Дубенский
декан технологического факультета ТулГУ (1984-2008),
кандидат технических наук, профессор.
Из дневника матери. Тульская обл., Бобрик Гора, 1941 г.
26 ноября 1941 г.
С утра слышна редкая далекая артиллерийская стрельба, но у нас все спокойно. Все носят рожь из стогов, решили и мы с Анютой запастсь маленько. Набрали четыре мешка колосьев, вернулись в 4 вечера домой, принялись за готовку ужина и в 6-м часу вечера принимали новых хозяев Горы. Без боя и всего прочего мы перешли в руки немцев. Ничто плохого от них пока не видим, что будет дальше, неизвестно.
Где-то ты, дорогой, и чувствуешь ли ты наше, вернее, мое переживание в этот период времени.
Зашел один офицер, что-то побормотал по-своему и ушел. Ночь спала паршиво.
[Прим.: полностью истощенная и сильно потрепанная в боях с сибирской 239-й стрелковой дивизией немецкая 112-я пехотная дивизия была выведена в резерв, и в качестве оккупационных сил в районе Дон-Шат южнее Сталиногорска на несколько дней ей был предоставлен отдых для обустройства позиций — «Сталиногорск 1941».]
Части немецкой 112-й пехотной дивизии в г. Донском. Предположительно, 25 ноября — 12 декабря 1941 года. Фото предоставлено С. Митрофановым.
27 ноября 1941 г.
Утром пекли лепешки и маленький хлеб, позавтракав, я осталась. Нюрка пошла на рожь.
В 12 заходило несколько немцев, что-то но своему лопотали и ушли. Потом вошел один, взял лампу, постояв, ушел. Потом пришли еще 2, забрали половину хлеба, просили мед, сало и масло и ушли, взошел еще один, взял еще половинку хлеба и трое ребятни, посмотрев, что больше взять нечего, ушел. В сараях замки же поломаны, стоят лошади, дрова берут, ловят кур. Пришлось и мне зарезать своих любимиц, хоть, может быть, детки покушают.
Настроение отвратительное, мучительно, что ни черта не понимаешь по-ихнему. Вдруг началась с полседьмого до восьми перестрелка. Ребята стали пугаться ночной стрельбы. Никуда не отхожу, все время стараюсь уговорами отвлекать от сынкиных расспросов о стрельбе.
[Прим.: рано утром 27 ноября 1941 года сибирская и дальневосточная 239-я стрелковая дивизия вырвалась с боями из сталиногорского котла. Однако из окружения вышли не все. 27-28 ноября немецкие войска проводили зачистку от оставшихся разрозненных советских бойцов и командиров. Они защищали Узловую, Донской и Сталиногорск, но теперь их самих защитить было некому. 1530 попали к немцам в плен, из которых только в первые дни были убиты несколько сотен человек. — «Сталиногорск 1941».]
Народ начал тащить больничное имущество. Нюрка принесла 3 стула и 4 скамеечки. Ребятки, я же не льщусь на это барахло, может, после и пожалею, но все-таки не хожу ни за чем, кроме съестного, если что где тащат.
Где-то ты? И как-то переживаешь это время. Спать ложусь в 10, экономим свет каптюшки.
28 ноября 1941 г.
Ночь прошла без тревог, вечерняя перестрелка закончилась в 10-м часу. Наскоро натопили печь, напекли ребятам лепешек и хлеб, наскоро позавтракав, все прибрали.
В 9 зашел один, просмотрел пустые комнаты, сунулся к нам, увидев грязь и кучу ребят, ушел. День ломается кувырком. Наскоро обедаем все, снова прибираемся, ходим как отравленные. Сегодня решила бросить кормить Борьку, страшно гоняется и у самой стала кружиться голова, не даю грудь уже целый день.
По разговорам, [немец] берет похоже все, ни с кем не считаясь. В 5-м часу заявился с обыском, все оглядев, полез в корзину, но ничего не найдя, подошел к пирогам с морковкой, посмотрел, есть не стал и брать не стал, побормотав по-своему, ушел.
Вечер спокоен, что будет ночью, не знаю. Сталиногорск, говорят, взят. Тула в кольце, может и сдана. Газеты с месяц прекратились, радио молчит, сидим с каптюшкой.
29 ноября 1941 года
Первая часть поселенцев с утра начала отправляться, где-то вдали слышна пулеметная стрельба с самолета. Из Дубового на место первых переселились вторые. Григ. Ник. [предположительно, Григория Николаевича] комната, до сего времени никем не занимаемая, была закрыта — открыли. Меня заставили топить и убирать мусор. Мыть я отказалась. Попросили постели, дали им. Нюркины казенные матрацы у меня взяли, настольные часы и твои старые галоши, не знаю, возвратят или нет. Принесли 13 мешков, заставили выстирать, носят грязную посуду мыть. Один принес ребятам конфеты по 3 штуки и котелок супа, очень вкусный и жирный. Жаль, растащили все дрова, ну что делать, пусть тащат, лишь бы не трогали нас, не обижали.
Стрельба затихла, пока ничего не слышно. Завтра к 10-ти часам утра собирают всех мужиков якобы для установления власти выбора президента. Чем что кончится, неизвестно, и когда уедут эти соседи, тоже неизвестно.
Где ты и все остальные неизвестно, а очень и очень хотелось бы хоть на один час да встретиться.
30 ноября 1941 г.
В 6 утра заставили вымыть полы и убрать стол, за это дали булку хлеба и 1/2 стакана сахарного песка. Вымыли уборную и бывшую женькину комнату, за это сперли мое корыто, что чертовски жаль, ну да ничего не поделаешь, может быть, возвратят. Резали телка, отдали ноги и голову. Перед этим собрали 6 баб, чистили им картошки два молочных бидона. После отдали нам три курицы полуживые, но еще дышали. Оказались очень жирные. Так что день бы прошел куда лучше, да пропало корыто, что очень и очень жаль.
Стрельбы не слышно, кроме 2—3-х орудийных залпов и то где-то далеко. Но где ты, дорогой! и все остальные — не знаю. Эта неизвестность бесит меня до крайности. Спать ложимся рано для экономии света шахтерки.
2 декабря 1941 г.
...Завтрак был мировой, холодное удалось на диво. Только нет тебя, а ты дорогой, возможно, голодаешь, хоть бы обед послать тебе, да где ты, не знаю.
[Немцы] собравшись уезжать, почему-то решили остаться, натащили ворох белья и дали 2 мешка своего мыла. Принесли 2 булки хлеба, ведро хорошего супа, очень вкусный, и много мыла. Нюрке удалось спереть одну булку. Мужиков собрали на собрание и потом заставили пилить лес в парке, рыть окопы, по всему видно, что делают укрепления.
Радио не работает, по разговорам под Тулой фронт прорван, только бы не было боя у нас, уж очень страшно за ребят мне.
3 декабря 1941 г.
Ночь прошла. Часов нет, встали и проснулись, не знаю во сколько. Соседи мои особо не беспокоят. Мою им посуду на завтра, они мне за это принесли три пары белья. День как всегда проходит.
Решила ребятам сбрить волосы, но парикмахерская не работает, а то они обросли, как девочки.
Под вечер уж больно сердце разрывалось в клочья, не нахожу себе места, что за причина, не знаю. Уж не заболел ли ты, дорогой, уж не попал ли ты в плен, прямо не придумаю, что и как, и чем объяснить.
Но вот в шестом часу вечера разгадка моя открылась. Приехал Аверкии и с ним еще двое. Я бросила все, сразу побежала узнать о тебе. Говорить ни о чем не пришлось, потому что только пришел, и народа полна квартира. Только сказал, что ты пошел по направлению на Орехово-Зуево, а он прямо домой. Господи! Пусть судьба соединит нас снова, неужели детки еще раз не встретят отца! Даже не верится, ведь это будет для нас большим счастьем.
Ах! Если б ты знал или хоть чувствовал, как устала я ждать тебя и томиться неизвестностью о тебе, ведь уже третий месяц, как я абсолютно не знаю о тебе ничего. Господи! Да скоро этому мученью конец? Скорей бы! скорей!... нам соединиться вместе, никак не дождусь этой минуты счастья. А моя Анюта спит как у Христа за пазухой...
4 декабря 1941 г.
Сегодня с часу на час жду-поджидаю тебя, дорогой! И дума сводит с ума, неужели нам не свидеться, неужели Господь Бог не устроит встречу. Мы сидим в тепле и сыты, а ты, дорогой! Где ты? В такой мороз, так легко одетый и так плохо обутый. Господи, за что такое мучение, за что такая кара и страданье?! Неужели ж мы так перед Господом провинились? Неужели мы так прегрешили перед Господом.<...>
Эх, Глеб! Глеб! Неужели не придется нам встретиться, неужели не придется тебе еще хоть раз обнять своих двух дорогих сынков? А какие они стали милые и большие. И сынка ждет тебя, спрашивает: «Ну что, мам, скоро папка придет?» Эх! Если б ты знал, как это все больно терзается на душе.
7 декабря 1941 г.
До обеда день прошел хорошо. Я сидела весь день с ребятами. Воскресные дни. Скучаю по тебе, тебя очень нам не хватает. Как ты там? Как чувствуешь себя? Как здоровье? Я ничего не знаю, как бы хотелось, чтобы ты был сейчас рядом со мной, с мальчишками, они по тебе очень сильно соскучились, спрашивают о тебе. Как ты, что с тобой? А я даже не знаю, что отвечать порою... Приезжай к нам поскорее, мы тебя все любим и ждем.
8 декабря 1941 г.
Холод в комнате невыносимый. С пяти утра до 11-и дня, без перерыва топилась печь, и ребята ходили в пальто с посиневшими руками, так что было решено перейти в Григ. Никол. комнату.
Сегодня детишки снова вспоминали о тебе. Спрашивали, когда ты приедешь домой. Мы по тебе скучаем. За что же с нами так судьба распорядилась? Когда же мы уже соберемся всей семьей вместе за одним столом, в тепле. Как же нам тебя не хватает. Как же я скучаю по твоим глазам, голосу, рукам, любимый!
9 декабря 1941 г.
Утро не отличалось никакими новыми событиями, и как будто день начался более-менее спокойно. Изредка заходят немецкие солдаты... В полшестого зашли 3 немецких солдата, осматривали всю квартиру, поговорили что-то там на своем непонятном языке, осмотрели все и ушли... В 9 часу подошла одна из частей немецких солдат, и вскоре трое расположились на ночлег... Для ночлежников вскипятили чай, один, очевидно, главный, но очень простодушный, ребятам дал по конфетке, а мне сигарет 2 шт. Ночь с квартирантами прошла незаметно, тихо и мирно.
Немецкие солдаты 112-й роты снабжения 112-й пехотной дивизии за ловлей вшей и чисткой одежды, предположительно, конец ноября-декабрь 1941 года в районе Узловой, Донского или Сталиногорска.
далее: Освобождение
См. также:
Источник: Дубенкий Г. Г. «Просто ты умела ждать...» / Мы помним... 1941. Часть 2. / Редакторы-составители: Ю. М. Осипов, Л. И. Ростовцева. — Тула.: 2012. — С. 163—179.
Источник предоставлен С.Митрофановым. | 
