«Немецкий ужас с воздуха» — начало немецкой газобаллонной атаки
на Восточном фронте Первой мировой войны.
Снимок с российского самолета-разведчика, 1916 год.
Источник: ТАСС/Bundesarchiv
Нужен собственный иприт
В 1918 году все химические арсеналы старой русской армии оказались в руках новой советской власти. В годы гражданской войны химическое оружие применялось в небольших объемах Белой Армией и Британскими оккупационными войсками в 1919 году, а Красная армия применяла его при подавлении крестьянских восстаний[1].
Собственное производство боевых отравляющих веществ в Советской России пытались наладить с 1922 года при помощи немцев. В обход Версальских соглашений 14 мая 1923 года советская и германская стороны подписали договор о строительстве завода по производству отравляющих веществ, однако за три года ничего толком не было сделало — немцы явно не горели желанием делиться технологией и тянули время[1].
О состоянии промышленности отравляющих веществ
«За последние три года промышленность боевых отравляющих веществ добилась значительных успехов: так, за этот период построены: ипритный завод в Березниках мощностью 9 тыс. т, ипритный завод в Сталиногорске мощностью 9 тыс. т, цех фосгена в Сталиногорске мощностью 4 тыс. т, цех фосгена в Чапаевске мощностью 2 тыс. т, цех адамсита в Кинешме мощностью 3 тыс. т (фактически этот цех в 1935 г. доводится до мощности 6 тыс. т), цех дифенилхлорарсина в Москве мощностью 1640 т. Кроме того в 1935 г. заканчивается строительством завод иприта мощностью 9 тыс. т в Сталиногорске. В результате мы имеем в 1935 г. мощность по ОВ в 60 тыс. т».
— РГАЭ. Ф. 7297. Оп. 38. Д. 265. Л. 80-84
30 августа 1924 года в Москве начался выпуск собственного иприта. Первую промышленную партию иприта — 18 пудов (288 кг) — с 30 августа по 3 сентября выдал Московский экспериментальный завод «Анилтреста»[1].
В течение 1930-х годов производство боевых отравляющих веществ и снаряжение ими боеприпасов развертывалось в Перми, Березниках (Пермская область), Бобриках (позже Сталиногорск), Дзержинске, Кинешме, Сталинграде, Кемерово, Щелкове, Воскресенске, Челябинске[1].
Завод № 100 Наркомхимпрома
В октябре 1940 года из Сталиногорского химкомбината был выделен завод № 100 Наркомхимпрома, специализировавшийся только на выпуске иприта и иной военно-химической продукции. Проектная мощность по иприту составляла 9 тыс. тонн в год[2]. К концу 1930-х годов она поднялась до 11 тыс. тонн в год[4].
Завод № 100 в Сталиногорске включал в себя:
1. Цех № 25 (производство иприта)
2. Цех люизита («персил» — так в документах шифровался люизит)
3. Цех № 21 по снаряжению химснарядов.
Военные из Германии и Италии знали о заводе № 100[8].
Серьезный выпуск люизита (XXI) в СССР планировался с конца 1930-х годов, однако из-за сырьевых и технологических трудностей фактически он начался лишь в начале Великой Отечественной войны. Мощности по выпуску люизита, подготовленные на Сталиногорском химическом комбинате им. И.В. Сталина, реально в дело так введены и не были[9].
С началом войны на заводе № 100 была попытка осуществить выпуск иприта. К 1 августа приказывалось привести в полную готовность цех № 25 (производство иприта) и закончить строительство цеха № 21 (снаряжение авиахимбомб). Кроме того, всем заводам Наркомхимпрома было велено «повести решительную борьбу с авариями» (к примеру, только на заводе № 102 в 1940 году их было 8, и все — «по причине нарушения технологического режима»)[10].
13 октября 1941 года в связи с приближением фронта к Тульской области Государственный Комитет Обороны принял постановление № ГКО-779сс «Об эвакуации Сталиногорского анилино-красочного завода, азотно-тукового комбината и завода № 100». Станцией назначения указано Кемерово Томской железной дороги, завод № 510[12]. В декабре 1941 года Кемеровский опытный гидрогенизационный завод (завод № 510) принял на своей территории эвакуированное оборудование и цеха нескольких заводов, в числе которых было оборудование Сталиногорского завода № 100. Оборудование Завода № 100 НКХП, наряду с другими, также размещалось на территории Кемеровского комбината № 392 «Прогресс», находящегося в ведении Народного комиссариата боеприпасов (НКБ)[13].
После эвакуации и реэвакуации завод № 100 (вскоре после начала войны он воссоединился со Сталиногорским азотно-туковым комбинатом им. И.В.Сталина) к выпуску иприта не вернулся. Была лишь попытка восстановить в 1942-1943 гг. цех иприта (цех № 25) и цех по снаряжению химавиабомб (№ 21)[4]. По результатам проверки в феврале 1942 года при попытке пуска ипритного цеха оборудование непрерывно выходило из строя[11].
Таким образом, выпуск иприта на территории химического комбината (в ту пору это был выделившийся незадолго перед войной из комбината завод № 100) в период войны не осуществлялся[3]. В производстве иприта на полную мощность участвовали четыре завода Наркомхимпрома: № 91 в Сталинграде, № 96 в Дзержинске, № 102 в Чапаевске и № 761 в Березниках[9].
По некоторым сведениям, в 1940-х годах при заводе № 100 находилась семилетняя школа № 8 (директор — Клавдия Ильинична Кряшкова)[7].
Взрыв осенью 1941 года и его последствия
Из газеты «Новомосковская правда», 11 августа 1994 года[3]:
«В июле 1941 г., когда шла война, на заводе № 100 произошел взрыв. Погибли 15 человек. Производство было практически остановлено. Время тогда было суровое. Но уже было принято решение об эвакуации оборудования химкомбината на западный Урал в город Березники. Завод № 100 не входил в план эвакуации. Поэтому взрыву на заводе не придали большого значения».
Однако по другим сведениям, установка по производству пикриновой кислоты на Сталиногорском химкомбинате была полностью разрушена взрывом осенью 1941 года. Части тел рабочих собирали по всей территории предприятия[6]. Для того чтобы избежать лишней огласки и социальных протестов, погибших хоронили порознь на разных кладбищах окрестных деревень.
После этой трагедии больше завод пускать не стали. Людей, которые там работали, раскидали по другим цехам. Например, в газогенераторный цех перешел аппаратчик Курыжкин, который ранее работал на заводе № 100[5].
Газетная заметка из «Новомосковской правды» также не совсем точна в отношении эвакуированного оборудования (завод входил в план эвакуации — см. Об эвакуации Сталиногорского анилино-красочного завода, Сталиногорского азотно-тукового комбината и завода № 100 Наркомата химической промышленности), однако хаотичная эвакуация, происходившая осенью 1941 года, давала о себе знать многие годы. При разрушении цехов и демонтаже части оборудования под мусором и щебнем оказалось погребенным много иприта, разлившегося из аппаратуры и коммуникаций. Дегазация не производилась[3].
Подрывы цехов и складов завода № 100 производились также 22 ноября 1941 года перед оставлением Сталиногорска-2 частями Красной армии и НКВД. Неудачная попытка взрыва оставшихся целыми заводских корпусов № 10, 11 и складов № 7 и 8 была также предпринята в конце ноября 1941 года в уже оккупированном немецкими войсками городе.
Первое заболевание отмечено летом 1944 года, когда были поражены ипритом несколько строителей, производивших демонтаж оборудования на территории Сталиногорского химического комбината им.И.В.Сталина (завод № 100 был уже в него возвращен). Они не были предупреждены о возможности такого поражения. Была проведена лишь поверхностная дегазация без разборки руин и коммуникаций[3].
В первом полугодии 1946 года произошло несколько инцидентов. В феврале были поражены двое рабочих строительного батальона, расквартированного неподалеку от не охранявшихся и не огороженных развалин. В апреле произошел аналогичный случай, после чего была проведена поверхностная дегазация дорожек, развалин и железнодорожных путей. В июне, однако, пострадала очередная группа людей. Ими оказались трое ребят в возрасте 8-13 лет, пробравшихся в развалины для сбора металлолома[3].
После этих событий Минхимпром СССР выделил заводу партию колючей проволоки для ограждения развалин, а армия — военно-химический батальон для их дегазации[3].
Так что же это было?
По свидетельствам очевидцев, яму (воронку, которая образовалась после этого взрыва) начали засыпать только спустя 40 лет, с 1981 года, и продолжали вплоть до 2003-2004 годов. Долгое время на месте завода № 100 стояла труба, которая уцелела после взрыва. Ее не трогали, так как это была территория государственного цеха Б-2. Что именно случилось на заводе № 100 — диверсия или техногенная катастрофа — доподлинно неизвестно до сих пор.
 Однако известно, что аварии разной степени тяжести были абсолютно на всех военно-химических предприятиях: пороховых, взрывчатых веществ, по снаряжению боеприпасов. Выпускник химического института имени Менделеева, в те годы — сотрудник НИИ-6 (пороховой промышленности), Иван Вернидуб (на фото) вспоминал, что ему не раз доводилось участвовать в комиссиях по расследованию причин этих взрывов и пожаров. По его оценке, «чаще всего аварии происходили из-за небрежности и ненормальных условий труда. Ведь обращение со взрывчатыми веществами — это очень строгая штука. Инструмент нужен специальный, никаких набоек на каблуках и железных гвоздей в подошве. Женщинам нельзя носить серьги и кольца...»[6]
Всего за годы войны на военных производствах взрывчатых веществ, где работали в основном женщины и подростки, произошло 175 пожаров и 92 взрыва: практически не было ни одного предприятия, изготовлявшего боеприпасы, которое не горело и не взрывалось бы хотя бы один раз. Иван Вернидуб уточняет, что условно решили считать диверсией только один взрыв — на пороховом заводе в Кемерове,— причину которого не удалось установить: «НКВД на вредительство не списывал аварий, ведь им же самим отвечать бы пришлось — почему недосмотрели, почему не проверили. Они старались списать все на халатность работников». И чаще всего, это действительно было именно так: до 87% аварий происходило из-за небрежности, неисправного оборудования и ненормальных условий труда[6].
Таким образом, во время войны в тылу работали производства, одно согласие работать на которых требовало героизма. Бывший директор НИИ пороховой промышленности Иван Вернидуб свидетельствует: «Многие производства создавались наскоро, и на них набирали неподготовленных людей. Текучесть была страшная — до трети списочного состава в год: кого призывали в армию, кто бежал. Работать на наших заводах охотников почти не было. Набирали насильно по деревням женщин — они убегали. Набирали подростков, почти детей, в фабрично-заводские училища, а оттуда отправляли на пороховые и другие производства. Были случаи, когда на заводы приводили колонны военнопленных поляков, сидевших в лагерях с 1939 года. Это тоже не работники. Отлынивали от работы, пытались бежать. А потом все массово ушли в формировавшиеся в СССР польские воинские части. Вот и начали вербовать жителей Средней Азии. В большинстве своем они даже не знали русского языка. Так что понятно, как обстояло дело с техникой безопасности. Один мой товарищ во время войны говорил мне, что видел, как узбек набивал деревянной колотушкой тол в снаряд, в нарушение всех правил сидя на полу и зажав корпус коленями. Еще хуже было то, что с этими людьми очень скверно обращались. Я их видел в 1943-1944 годах в Челябинске. Их навербовали, привезли, а теплой одеждой не обеспечили. Они ходили по городу, завернутые в какие-то дырявые одеяла, попрошайничали. Мне рассказали, что с ними делали на металлургических заводах. Загружают они уголь, кого-то привалило, надо откапывать, а процесс непрерывный, время подошло — все в печь. Когда я слушал это, мне плохо стало...»[6]
См. также:
[7] История школы // Официальный сайт МБОУ «Средняя общеобразовательная школа № 8»,
В 1940 году впервые распахнула свои двери школа № 8 г. Сталиногорска. Сначала она была четырехлетней, находилась среди бараков на окраине пос. Шатры, рядом с рекой Шат. Затем стала семилетней при заводе Д-100 (территория теперешнего химкомбината). Директором была Клавдия Ильинична Кряшкова. позже долгое время возглавляла школу Анна Михайловна Корчминская. Город Сталиногорск рос, в результате школа оказалась на территории химкомбината, поэтому в 60-с годы ее пришлось закрыть.
[8] Федоров Л. А. 6.4. Военно-химические достижения / Химическое вооружение — война с собственным народом (трагический российский опыт). — М.: 2009. Со ссылкой на: «Справка о пребывании военной итальянской миссии в СССР с 5 июня по 3 июля 1934 года» (5 июля 1934) и другие материалы об этом визите (РГВА, ф.31, оп.7, д.38, л.59,62; оп.8, д.299, 23-27,45-47,52-56).
[10] Федоров Л. А. 6.4. Военно-химические достижения / Химическое вооружение — война с собственным народом (трагический российский опыт). — М.: 2009. Со ссылкой на: Материалы о развитии советских производств химоружия после начала Второй мировой войны, но до начала Великой Отечественной войны, 1940-1941 гг. (РГАЭ, ф.349, оп.2, д.16, л.275; д.33, л.53; ф.4372, оп.92, д.232, л.64; д.319, л.83-84,256-287; д.322, л.182).
[11] Федоров Л. А. 6.4. Военно-химические достижения / Химическое вооружение — война с собственным народом (трагический российский опыт). — М.: 2009. Со ссылкой на: Материалы о выполнении советскими производствами химоружия плановых заданий в 1942-1943 гг. (РГАЭ, ф.349, оп.2, д.37, л.99; д.83, л.51,112; д.84, л.246; д.90, л.45-61,73-74,109-114,117,172-179; д.91, л.65,76,254; д.144, л.16-18,19-22; д.145, л.22; д.148, л.51-62,85,131; д.153, л.201-204; ф.9525, оп.2, д.96, л.43).
| 
.jpg){kind=link}