Противника, сдавшегося в плен, убивать нельзя. Это правило, которым должен был руководствоваться каждый немецкий солдат, было нарушено Вермахтом три миллиона триста тысяч раз!
25 ноября 1941 года. Прорыва сибиряков уже давно ждали. Для командования немецкой 2-й танковой армии свежая сибирская дивизия, полностью укомплектованная, с 40 танками, переброшенная с Дальнего Востока, буквально накануне второго генерального наступления на Москву, была словно заноза, крепко вбитая в немецкий танковый клин. Правофланговый 53-й армейский корпус (112-я и 167-я пехотные дивизии) вот уже неделю топтался на месте под Донским (ныне город в Тульской области), чем вызывал раздражение, переходящее в негодование: корпус, который должен прикрывать фланг основной ударной группировки, сам регулярно просил о поддержке, оттягивая на себя так нужные сейчас под Каширой силы!
Еще 20 ноября эта сибирская 239-я стрелковая дивизия так набросилась на 112-ю пехотную, что по воспоминаниям командующего 2-й танковой армией генерал-полковника Гудериана, «дело дошло до паники, охватившей участок фронта до Богородицка». Он отмечал, что «эта паника, возникшая впервые со времени начала русской кампании, явилась серьезным предостережением, указывающим на то, что наша пехота исчерпала свою боеспособность и на крупные усилия уже более неспособна». Так оно и произошло впоследствии: 112-я пехотная выбыла с фронта и осталась в Сталиногорске для зализывания ран в качестве тыловых оккупационных сил. А тогда, 20 ноября, положение на фронте 112-й пехотной дивизии удалось исправить «собственными усилиями 53-го армейского корпуса, который повернул 167-ю пехотную дивизию на Узловую». В самой 112-й пришлось подтянуть к переднему краю всех тыловиков, ездовых, поваров, писарей, всех, всех, всех...
Наступление шло не по плану. Вместо стремительного прорыва на Венёв и Каширу, 4-я танковая частью сил двинулась значительно восточнее — на Белоколодезь, Озёрки, Савино, отрезая тылы и коммуникации сибиряков с севера. С востока сталиногорский котел с сибиряками запечатывала 29-я моторизованная пехотная дивизия генерал-майора Макса Фремерея, которая вместо ускоренного марша на Серебряные Пруды и Зарайск теперь разворачивалась фронтом на запад, прямо в спину 239-й стрелковой. Были перерезаны все тыловые коммуникации, захвачены обозы с эвакуировавшимися раненными советскими бойцами. Сибирская дивизия полковника Г. О. Мартиросяна осталась одна. В кольце. Против четырех немецких.
Впрочем, в оперативных донесениях немцы напишут про две окруженные сибирские дивизии. Ведь как-то совсем не стыковалось, что соединения трех корпусов (24-го, 47-го и 53-го армейских) не могут справиться с одной лишь дивизией. Пусть даже и полнокровной, с костяком из резервистов, прошедших Хасан и Халхин-Гол, полностью вооруженной, с 40 танками, с приданным 125-м отдельным танковым батальном. Да пусть даже эти сибиряки прошли 7 ноября в парадных коробках перед иностранными диппредставителями в Куйбышеве и клялись самому Калинину и Ворошилову защищать свою родину! Нет, сибирских дивизий в котле две. Точка.
 Утром 25 ноября командный пункт 29-й «соколиной» дивизии выдвинулся на станцию Епифань (ныне г. Кимовск), а непосредственно в деревне Дудкино расположились штабы полков. Подготовка к окружению и зачистке Сталиногорского котла развернулась в здании Дудкинской школы — учить этих русских детей далее было нецелесообразно. Еще вчера разведка 4-й танковой дивизии доложила, что на севере (Холтобино, Шишлово, Подхожее) противника нет, но отчиталась об уничтожении двух групп партизан. Председатель Сталиногорского городского комитета Осоавиахима Григорий Михайлович Холодов выводил группу учителей школ Заводского района г. Сталиногорска из зоны боевых действий на восток в Рязанскую область. Но под Шишлово их нагнала немецкая разведка. В скоротечной перестрелке Холодов был убит. Женщин и мужчин разделили, последних расстреляли прямо в поле. «Каждая воинская часть обязана после получения донесения или слухов о партизанах сразу же выполнить разведку и уничтожить партизан [...] Пощада подозреваемых субъектов не предусмотрена».
Привычное дело. Немецкие генералы, офицеры и солдаты видали немало котлов во Франции, в Польше; но особенно врезались в память нескончаемые колонны советских военнопленных вдоль пыльных дорог летом и осенью 1941 года. И в последнем Брянском котле, в октябре, «соколы» Фремерея также предотвращали прорыв русских. 25 ноября в 11:15 (12:15 по Москве) в журнале боевых действий снова педантично фиксируется принятое решение: «Исходя из развития событий, штаб дивизии приближает наступление того момента, когда кольцо окружения будет плотно сомкнуто крупными силами 15-го пехотного полка, и отдает приказ силами егерского батальона с ходу взять Иваньково [6 км западнее Дудкино]».
У южного котла под Брянском в расположении 71-го пехотного полка в октябре 1941 года.
Подполковник Ганс Хекер докладывает командиру дивизии генералу Фремерею о только что начавшейся контратаке для предотвращения прорыва русских.
3-й взвод 6-й роты 15-го пехотного полка, довоенное фото. ИсточникПервый звоночек зазвенел в Иваньково, второй — в Ширино. 3-й батальон 15-го пехотного полка 29-й мотопехотной дивизии назывался «егерским» в память о гессенском 11-м егерском батальоне Рейхсвера 1920-х годов. Его история берет свои истоки еще с королевской прусской армии. В кровопролитном встречном бою в Иваньково немецкие егери были атакованы сибиряками с трех сторон и разбиты. Вторая попытка взять Иваньково довела число убитых до 34, а раненых — до 83. Впервые за военную кампанию в России в дивизии появились пропавшие без вести — отошедший вечером в Сокольники батальон не досчитал 15 егерей... Впрочем, военветврач 2 ранга Михаил Тихонович Лядов в своем дневнике специально поясняет, что с ними случилось: «Противника обложили перекрестным пулеметным огнем на северо-западной окраины села [Иваньково]. Наш миномет подготовил атаку, и рота вышибла противника из деревни, нанеся ему потери в 52 человека убитыми; наши потеряли убитыми 31 чел., 8 ранено».
В тот же день немецкая попытка «зачистки» села Ширино силами разведдозора 1-го батальона 15-го пехотного полка также провалилась. «По всей видимости речь идет о значительных силах» — фиксируется в журнале боевых действий. Перебежавший советский офицер 817-го стрелкового полка 239-й стрелковой дивизии в расположение 2-го батальона 15-го пехотного полка в селе Гранки сообщил, что прошлой ночью в 24:00 его полк в Донском был поднят по тревоге и в 2:00 выступил в направлении Иваньково. Срочно в штаб 15-го пехотного полка в Дудкино направлены его показания, что обнаруженный в Иваньково и Ширино противник — это передовые части 239-й стрелковой дивизии. Ахтунг, сибиряки пошли на прорыв! Далее эти сведения начальник оперативного отдела передает в штаб 47-го армейского корпуса.
В окопе где-то под Тулой, ноябрь 1941 года. Из фотоальбома немецкого военнослужащего.В штабе немецкого 47-го армейского корпуса прорыва сибиряков уже давно ждали. Ну наконец-то, мы вырвем эту «занозу»! Согласно перехваченному приказу русской 50-й армии 239-я стрелковая дивизия должна прорываться в ночь с 26 на 27 или рано 27 ноября на север в Серебряные Пруды. И вот, 29-я мотопехотная дивизия ведет все приготовления, чтобы встретить возможную ночную попытку прорыва. Несмотря на сильные морозы, даже ночью немецкие пехотинцы занимали сплошные оборонительные позиции, как считали в штабе. Впрочем, сплошных оборонительных линий не было: от морозов и отсутствия зимнего обмундирования немецкая пехота сидела грелась по деревенским домам, и только солдаты боевого охранения с содроганием вспоминали: «Мы были на улице в охране при 30–32 градусах холода. Мы думали, что погибнем, так как некоторые отморозили пальцы и частью ноги». Ну и еще была надежда, что сибиряки все-таки пойдут на север через позиции соседней 4-й танковой дивизии.
Наступление уже давно шло не по плану, но теперь и с окружением сибиряков как-то не заладилось. Иваньково, Ширино, Спасское… Спасское? 1-й батальон 15-го пехотного полка во второй половине дня 25 ноября проследовал через Спасское на юго-запад, но неожиданно около 17:00 (18:00 по Москве) был атакован большими силами противника с обоих флангов и на время оказался отрезанным. Батальон понес тяжелые потери. Среди прочих погибли командир батальона капитан Лизе, адъютант 3-го батальона 29-го артиллерийского полка старший лейтенант Хюбнер, командир 6-й батареи 29-го артиллерийского полка старший лейтенант Феттиг и многие их солдаты от рук сибиряков…
Однако настоящий разрыв шаблона произошел в деревне Ново-Яковлевка. Сюда выскользнули разрозненные остатки 15-го пехотного полка и были включены там в состав 2-го батальона 71-го пехотного полка. Но и сюда на следующую ночь ворвались сибиряки. Очень нелегко и. о. командиру 1-го батальона 15-го пехотного полка старшему лейтенанту Бетге в своем докладе далось описание картины полного разгрома: «Неожиданно началась перестрелка на главной линии обороны. Одновременно поднялся рев, больше животный, чем человеческий… Вся сибирская дивизия атаковала правое крыло 2-го батальона 71-го пехотного полка и именно в юго-восточному направлении, т.е. наискосок по отношению к нашему фронту. Различить русских мы не могли, а только слышали. Наконец мы увидели вспышки их пулеметов и автоматов. Они стреляли на бегу от бедра. Постепенно звуки стрельбы распространились вплоть до левого крыла 1-го батальона 15-го пехотного полка, откуда я, наконец, получил сообщение, что он окружен. В то же время вернулся адъютант и доложил мне, что ему не удалось добраться до 2-го батальона 71-го пехотного полка; в северной части Ново-Яковлевки он встретился только с русскими. Теперь стало ясно, что мы оказались в ловушке. […] Приказа на отход из Ново-Яковлевки не потребовалось. […] Теперь речь шла только о том, чтобы отход из деревни не превратился в настоящее бегство… Ситуация со сбором и организацией подразделений была уже отчаянной. Только с помощью беспощадных мер можно было избежать полной катастрофы. Уговоры по-хорошему там уже больше не помогали».
Значит, только с помощью беспощадных мер можно было избежать полной катастрофы — убежать от этих сибиряков, стрелявших на бегу от бедра, с животным ревом. Напуганный немецкий офицер предельно ясно описывает свои ощущения от русского боевого клича «ура», ставшего впоследствии символом Великой Отечественной войны.
В ходе тяжелого рукопашного боя ночью 27 ноября с большими для немцев потерями сибирякам удалось прорваться значительными силами на восток... И да, вместо Серебряных Прудов, как было указано в перехваченном приказе 50-й армии, 239-я стрелковая дивизия также пошла не по плану, а на восток — в Пронск (Рязанская область). Можно было догадаться, что сибиряки его просто не получили и действовали самостоятельно по обстановке, поддерживая связь с вышестоящим штабом фронта и Ставкой.
Брешь в кольце окружения уже вскоре была запечатана, и последующая зачистка оставшихся в Сталиногорском котле принесла 1530 пленных и большие трофеи: все свои танки, а также тяжелое вооружение командир 239-й стрелковой дивизии полковник Г. О. Мартиросян был вынужден оставить, чтобы прорываться налегке. Но ведь остальные 9000 человек вышли!
«Nicht ordnung». На расправу… с инспекцией ночного прорыва сибиряков в 11:35 27 ноября командующий 2-й танковой армией генерал-полковник Гейнц Гудериан прибывает на командный пункт 29-й мотопехотной дивизии. Затем в 12:30 оттуда он направился в Дудкино. Можно представить, какая отборная немецкая брань стояла в бывшем классе русского языка и литературы Дудкинской школы!.. В журнале боевых действий 29-й мотопехотной этой встрече посвящены волнующие строки: «Гудериан выражает командиру дивизии свою особую признательность за успехи, достигнутые дивизией в последних тяжелых боях». С довольным лицом, после непродолжительного пребывания в Дудкино, командующий едет в Ново-Яковлевку, где принимает доклад у уцелевших немецких пехотинцев и обращается с короткой речью к личному составу. «Ну, правда жаль, что русские прорвались. Но это может случиться», — нашелся Гудериан. Но вместо выволочки командир батальона услышал ободряющие слова: «Не вешайте голову. Передайте это также вашим людям». А сам «быстроходный Хайнц» умчался дальше на север в расположение 4-й танковой дивизии. У него явно еще были планы поважнее — где-то под Москвой.
Итак, чтобы спасти свой батальон от уничтожения, старший лейтенант Бетге временно оставил деревню. В журнале боевых действий говорится о «наших тяжелых потерях» при отходе на север. Когда на следующее утро совместным контрударом с пехотинцами из 2-го батальона 71-го пехотного полка удалось захватить Ново-Яковлевку снова, солдатам Бетге предстало «ужасное зрелище». «Наши погибшие товарищи и погибшие русские лежали вперемешку, частично друг на друге. Вся деревня представляла собой просто тлеющую груду развалин. Между ними лежали остовы сгоревших машин [...]»
73 убитых, 89 раненых и 19 пропавших без вести за один день, точнее за одну ночь 27 ноября 1941 года. Всего 120 убитых, 210 раненых и 34 пропавших без вести за период 20-29 ноября — в сухом остатке у дивизии, оказавшейся на острие прорыва сибиряков. И еще отдельно предстоит посчитать потери 4-й танковой — например, вон там на фото ее подбитый танк на фоне горящего Маклецкого элеватора буксируют куда-то в тыл для ремонта.
Также и Лемельзен, командир 47-го армейского корпуса, с самого начала отнюдь не пытался как-то приукрасить поражение. По этому поводу он отметил в истории дивизии: «[1-й] батальон [15-го пехотного полка] понес самые тяжелые потери [в Спасское]. Среди прочих погибли командир батальона капитан Лизе, адъютант 3-го батальона 29-го артиллерийского полка старший лейтенант Хюбнер и командир 6-й батареи 29-го артиллерийского полка старший лейтенант Феттиг, а также многие их храбрые бойцы от рук сибиряков, в общей сложности около 50 человек; их тела, зверски изуродованные, были впоследствии найдены и торжественно похоронены на военном кладбище в Дудкино. Только сознательная подстрекательская пропаганда могла затмить разум сибиряков на совершение таких поступков, презирающих все законы войны. Безмерный гнев и возмущение охватили всех товарищей, которые оказались свидетелями этого».
Вот это поворот! Черное вдруг стало белым… Ему вторит и немецкий подполковник Нитше, который еще раз описывая ход боя в Ново-Яковлевке и подтверждая тяжелые потери, особо подчеркивает: «По многим телам можно установить, что противник со зверской жестокостью изувечивал и убивал раненых, которые попались ему в руки».
Эта версия не выдерживает никакой критики: в ночных боях, перераставших в ожесточенные рукопашные схватки, советским бойцам было совсем не до расправ над противником. Но в штыковой атаке, да еще и ночной, бойцы не выбирают, куда по-аккуратнее вонзить во врага свой штык или малую пехотную лопату. Военврач 2-го ранга Михаил Тихонович Лядов предельно краток: «Противник постоянно освещает ракетами, судя по ракетам — мы в кольце. Дан приказ — прорвать кольцо. […] Командир роты старший лейтенант Скворцов и лейтенант Казаков повели бойцов в атаку. Я шел в третьей цепи, впереди Баутин, Иванов, Ручкосеев, сзади Петров, Родин. Все дрались отчаянно. Особенно хорошо бил немцев Ручкосеев — он штыком заколол 4 фашистов, 3 пристрелил и 4-х взял в плен. В этой атаке я уничтожил 3х фашистов. Кольцо прорвано, мы вышли из окружения».
Но не все вышли из окружения. В руках у немцев оказалось более 1500 пленных, много раненых. Чудовищной оказалась реакция пехотинцев 29-й мотопехотной дивизии. Местный житель д. Ново-Яковлевка Василий Тимофеевич Кортуков, будучи тогда 15 летним пацаном, до сих пор совершенно отчетливо помнит о тех событиях: «После боя немцы буквально озверели. Ходили по домам, добивали раненых красноармейцев. У меня в доме убили одного солдата. Много раненых красноармейцев наши положили в дом к Королевым, соломы им там постелили. Немцы ходили с колом и им убивали раненых. Один солдат, раненый в руку, спрятался, переоделся в плащ и ушел на Солнцево [ныне не существует в 4 км к югу от Ново-Яковлевки]. А остальных, человек 12, всех покололи. Думал, может, кто в живых останется, но нет, всех солдат поколол он [немец]... Также собрали спрятавшихся солдат, кто, может быть, не хотел воевать или раненый был — вывели на пруд (в северной части деревни) и человек 30-35 расстреляли. С Алтайского края, здоровые были ребята…» Согласно архивным данным (Архивный отдел администрации г. Кимовска и Кимовского района, ф.3, оп.1, ед. хр.3, л.74), всего по Спасскому сельсовету было расстреляно 50 бойцов РККА, взятых в плен, в том числе, 20 человек раненых, 1 лейтенант и 1 капитан. И тонкая/слабая немецкая психика здесь совсем не при чем.
Немецкие офицеры, как могли, оправдывали зверства собственных солдат, но им нет оправдания. Как отмечает немецкий исследователь Хеннинг Штюринг, «как раз на пленных, виновны ли они сами или нет, нередко выплескивается накопленная ярость с безудержной жестокостью. Тем более на враждебном для жизни, идеологически заряженном с обоих сторон восточном фронте [в СССР]». Он особо подчеркивает: «Во всех исследованиях этот аспект анализируется очень коротко, часто почти совсем не упоминается. Вместо этого неизменно показывается неоспоримое участие вермахта в холокосте. Но основная сюжетная линия, а именно война и ее бесчисленные сражения, уходит на задний план. Нужно подержать перед глазами длинный список потерь дивизии, чтобы узнать правду. Обыкновенные солдаты 29-й [мотопехотной дивизии] убивали красноармейцев, а не поголовно гражданских. После пяти месяцев на восточном фронте более чем каждый третий солдат самой дивизии погиб, ранен или пропал без вести. На восточном фронте, наряду с военными преступлениями, прежде всего, была как раз обычная война. Конечно, с обоих сторон сражались с неумолимой жестокостью. Однако не расстрел комиссаров или даже евреев, а уничтожение военнопленных сразу после тяжелых боев с большими потерями — самые многочисленные преступления немецких пехотинцев!»
Но постойте, кому сейчас интересны эти преступления? У нас «хайнц» — это кетчуп, а холокост — клей для обоев, у других — давно переименованы улицы имени советских офицеров и поставлены памятники убийцам-бандеровцам. Черное стало белым, белое — черным, — так держать! То, что не удалось немцам в Великую Отечественную, прекрасно осуществилось в 1990-е — стерта историческая память народа. Или?... Вольфрам Ветте, профессор новейшей истории Фрайбургского университета, со-основатель рабочей группы по исследованию истории мирного времени и советник Объединения по связям со странами бывшего СССР, напоминает:
«Преступные действия Вермахта по отношению к русским военнопленным в 1941-1945 годах остаются несмываемым позором, лежащим на Вермахте и немецком народе. Третье правило в удостоверении личности немецкого военного гласило: «Противника, сдавшегося в плен, убивать нельзя». Это правило, которым должен был руководствоваться каждый немецкий солдат, было нарушено Вермахтом три миллиона триста тысяч раз! Знания об этом должны быть, наконец, извлечены из потайных углов нашей памяти. И пусть это неприятно для нас — честность по отношению к истории пойдет лишь на пользу отношениям между Германией и Россией».
Ну что же, тогда продолжим наше непростое повествование.
далее: окончание • приложения
А. Е. Яковлев, сентябрь 2016. | 
