Северный Сталиногорск-2 был оставлен Красной армией без боя рано утром 22 ноября 1941 года. Командование 50-й армии (и Западного фронта в целом) решило собрать все свои имеющиеся силы в кулак, что наконец, дать отпор врагу на южных подступах к столице, под Венёвом. Уцелевшие танки 108-й танковой дивизии уходили из Сталиногорска-2 на север в состав Венёвского боевого участка, зенитчики 336-го отдельного зенитного артиллерийского дивизиона — в Рязань, а прикрывать их отход должен был 180-й полк НКВД.
Но перед этим нужно было сделать еще одно важное дело, простое и невероятно тяжелое одновременно. Его откладывали до самого последнего момента, надеясь на лучшее. Но вот этот час пробил — дальше медлить было нельзя: враг стоял у ворот города.
Все переправы, железнодорожные мосты и населенные пункты южнее р. Шат — уничтожить. Плотину взорвать.
— чудовищно звучит приказ 50-й армии.
В частности, взрывчатка на шахтах была заложена еще в конце октября 1941 года, за месяц до оккупации. Управляющий трестом «Сталиногорскшахтстрой» И. В. Парамонов с огромной болью вспоминал:
Невыносимо тяжело было выводить из строя шахты, на строительство которых было затрачено столько сил, труда и материальных ценностей. То, что совсем недавно строили, нужно было своими руками разрушать...
21 ноября 1941 года в 20:00 с таким трудом собранное колхозниками зерно на элеваторе на станции Маклец было подожжено отходящими частями Красной армии и НКВД. А через час к маклецкому элеватору добавились и другие «объекты» Сталиногорска-2. В журнале боевых действий 180-го полка НКВД по-военному четко и кратко описано кажущееся немыслимым уничтожение гордости советской промышленности, созданной «с нуля» за предыдущее десятилетие на промышленной площадке Сталиногорска-2:
Полк производил все технические расчеты и подготовку подрывных работ по уничтожению объектов на случай отхода фронтовых частей из г. Сталиногорска, и [...] работы по уничтожению объектов были выполнены с 23:00 21 ноября до 2:00 22 ноября.
При этом подрыв Шатовской и Любовской плотин производили спец-саперы из частей РККА. Инженер ОКСа фенольного завода Е. Л. Гинцбург в своих мемуарах описал немыслимые подробности уничтожения завода при отходе частей Красной армии из Сталиногорска-2:
«А потом произошло страшное. Именно Гинцбург с товарищами своими руками уничтожил то, что строил. При подходе немцев 22 ноября 1941 года. Ефиму Львовичу пришлось закладывать две противотанковые мины, одну весом пять килограммов, другую — побольше, и еще 25 кг пикринки, взрывчатки, в оба трансформаторных пункта электроцеха, до сих пор снабжавшего энергией завод и светом — поселок Первомайский. За остатками пикринки приехали и машины с ГРЭСа и химкомбината — там тоже готовились к взрывам производств.
В 20 часов того же дня загудел прощальный гудок ГРЭС, означавший, что немцы вступают в город. Последняя турбина станции была остановлена, и свет погас. По этому сигналу оставшиеся на заводе собрались в пожарном депо при свете керосиновых фонарей. В считанные минуты каждый получил оружие, бикфордов шнур с укрепленным на конце детонатором… Спички ломались у нас в руках и гасли на ветру. Мы были неопытными подрывниками.
Всё удалось — люди уходили по льду через Шат, за спиной гремели взрывы — ГРЭС, химкобинат, родной завод были объяты пламенем… Спустя годы Гинцбург не мог вспоминать без боли тот момент».
Взвод 2-го стрелкового батальона 180-го полка НКВД младшего лейтенанта Н. П. Сумцова, к слову, будущего директора химкомбината, покидал Шатовскую плотину последним:
«От увиденного и услышанного мое сознание помутилось, казалось, вот-вот сойду с ума, меня душит рыдание... Почему свершилось это злодеяние, кто дал приказ? Ведь все оборудование вывезено, а если кое-что и осталось, то малоценное, для чего, разрушать здания, сооружения, жечь жилье, столовые, клубы? Ведь мы возвратимся, прогоним врага, для чего же все это сделано? Где же у нас разум? Две недели назад Родин зачитал приказ полковника Серикова, где говорилось о расстреле перед строем по приговору военного трибунала командира пулеметного взвода за утерю пулемета при отступлении из города Алексина. Там лишили жизни за пулемет, тут пустили на ветер целый промышленный район — гордость и славу Отечества! Кто ответит за это?»
Позже в советской историографии эти разрушения «задним числом» спишут на немецко-фашистских захватчиков, что отчасти имеет резонное объяснение: к этой суровой необходимости советское руководство вынудила именно война. Тогда же, в конце ноября 1941 года, абсолютно ничего не должно было достаться врагу.
Вчерашний тыл стремительно становился фронтом, уже около полудня 22 ноября 1941 года через станцию Маклец проследовала колонна немецкого 35-го танкового полка 4-й танковой дивизии. На станции голову полковой колонны нагнал на джипе командир бригады полковник Генрих Эбербах, который, возглавив ее, без боя въехал в горящий Сталиногорск-2.
По воспоминаниям начальника связи 5-й танковой бригады 4-й танковой дивизии Германа Хосса, «наш эпизод в Узловой завершился почти мирной вооруженной экскурсией к городу на севере промышленного района [Сталиногорск-2]; там боев не было. [...] Весь город с его новыми современными заводами и административными зданиями пылал, как Москва в 1812 году при Наполеоне. Здесь делать было нечего, и мы повернули назад к месту дислокации....»
Время показало, что немецкий офицер оказался прав: в России ему действительно было нечего делать.
Жаворонков В. Г. «20 ноября. Получили приказ сдать Сталиногорск» | 
