30 лет Победы. Один эпизод Великой войны.

Из материалов, поступивших на конкурс

День черный и день светлый

Дорогая редакция! В конкурсе я участвовать не могу, к премии я не подлежу, потому как грамотность моя не позволяет. А если можно, то поправьте и поместите мое тяжелое и светлое воспоминание, потому что наша жизнь с сестрами и тем более моя с детьми — целая история рядом со смертью.

Черный день — в конце ноября 1941 года.
Светлый день — 11 декабря 1941 года.

Черный день — это когда в наш город фашисты нахлынули, и словно бы ночь опустилась над нами. Как будто конец света наступил. Догорали дома, стыло железо разрушенных химкомбината и электростанции. Все, что мы своими руками с таким трудом строили, прахом пошло.

Забрала я своих двух малолетних детишек, посадила их на салазки и в деревню Ильинку к сестре отправилась. А у нее самой четверо ребят мал-мала меньше. Одни мы, бабы (мужиков наших в самом начале на фронт призвали). А ребят-то кормить надо. Никаких у нас запасов нету — хоть ложись и помирай.

Вот и говорит мне сестра: на Маклеце работа есть, а плату дают горелым зерном. Ты, мол, посиди с ребятишками, а я пойду. К вечеру встретить приходи — поможешь салазки с этим зерном везти.

Так и сделала. Пошла я к вечеру, к воротам подошла — и обмерла: человек повешенный висит. Это Константин Бессмертных был, которого по имени я тогда не знала, а сейчас враз узнаю, когда вижу его портрет в газете. Пошли мы с сестрой домой; порешив, что лучше с голоду помереть, чем такую работу на немцев делать.

Приходим домой — и батюшки мои! — дверь избы с петель сорвана, никого не видно. Кинулись детей искать. Живы ребятишки! В углы позабивались. Оказывается, фашисты не просили разрешения войти — сразу ломали двери.

Затопили мы плитку, сестра, последнюю курочку поймала, чтоб, детей хоть немного подкормить. Через какое-то время немцы опять в избу ввалились. По-своему что-то лопочут, на чугунок показывают. За ножку ту курочку вытащили — и сожрали. На глазах у голодных детей.

Потом ружья свои стали разбирать на столе, чистить, наверное, собрались. Как сердце мое чуяло — забрала я с койки детишек, в другую сторону, к подоконнику отвела. И тут вдруг выстрел — пуля койку пробила, где только что детишки сидели. А немцы загоготали, весело им было испуг ребячий видеть.

А на следующий день подходит ко мне один немец с ворохом грязного белья — рубашки там, портки фрицевы. Показывает: стирай, мол, матка, побыстрее надо — «шнель».

Не захотела я их поганые портки стирать. Как только отлучились куда-то, я схватила салазки, закутала своих ребят и увезла из деревни в город. Иду и оглядываюсь: ежели догонят, то за непослушание на месте пристрелят Слава богу, миновала эта беда Детей я привезла в свой бара № 33 на Транспортной улица, туда немцы не очень-то показывались, партизан боялись.

Нам, правда, ходу тоже не давали. Приказ вывесили — из города в деревню и из деревни в город ход запрещен. А задержанные будут считаться партизанами. Я к старосте, или, как его там звали, бургомистру Окорокову, что ли, за разрешением пошла. А он мне:

Нами управляет Гитлер и справок мы никаких не даем.

Вовек не забуду этих слов. И все же я решилась еще раз с ребятишками в Ильинку путь держать. Оголодали вконец, даже зерна горелого не было. И на этот раз тоже обошлось, не попали на глаза полицаям.

А потом и светлый день настал — 11 декабря. Плакали мы от радости, когда увидели первых наших освободителей, красноармейцев с красными звездами на шапках. И плакали, и смеялись, и целовались... Кончилась над нами ночь.

Да, еще чуть не забыла: портки фрицев так и остались нестиранными. Никто к их вонючим шмуткам притронуться не хотел. А когда оккупанты драпали из города, им уже не до портков было,

В. С. Трусова
ул. 2-я Зеленая, 3-а.

Источник: Трусова В. С. День черный и день светлый // Новомосковская правда. — 1975. — 29 января. — С. 2.