|
Лейтенант Туров Владимир Семенович (род. 18 марта 1920 года в д. Большой Крупец Выгоничского района Брянской области), выпускник Буйнакского военно-пехотного училища, с началом Великой Отечественной войны был назначен командиром 3-го взвода 3-го стрелкового батальона 956-го стрелкового полка 299-й стрелковой дивизии. Его дивизия в составе 50-й армии попала в окружение под Брянском, остатки вышли из окружения под Тулой и в ноябре 1941 года заняли оборонительные позиции у села Дедилово, 15 км западнее Узловой. 18 ноября бойцы именно этой дивизии приняли на себя основной удар многократно превосходящих частей немецкого 24-го танкового корпуса 2-й танковой армии Г. Гудериана. После ожесточенных боёв, оборона была прорвана к исходу дня 18 ноября, уцелевшие части отступили в сторону Венёва. 3 декабря дивизия была расформирована.
Приведены фрагменты интервью В. С. Турова (2016 год) и его воспоминаний[1] (2014 год) о начале Великой Отечественной войны, о боях за Дедилово, Узловую и Сталиногорск в составе 299-й стрелковой дивизии.
Помните, как узнали о начале войны?
Где-то в начале июня [прим.: 1941 года — «Сталиногорск 1941»] училище вывели в летние лагеря. Это в горах, километрах в двенадцати от города. А я участвовал в драмкружке, и на десять часов утра воскресенья была назначена репетиция. И мы, нас была группа человек в пятнадцать, с утра поднялись, и с разрешения командира пошли в Буйнакск.
Приходим к дому Красной Армии, а он закрыт и никого нет. Подождали нашу руководительницу, её нет. Один из нас побежал к ней на квартиру, узнать, почему она опаздывает. Через некоторое прибегает обратно: «Война началась! Она не придёт, плачет, у неё муж на западной границе…» И мы бегом в лагерь.
Куда вы попали служить?
Нас, целую группу новоиспечённых лейтенантов, направили в Белгород. В Белгороде нас встретили ночью на вокзале и провели в какой-то клуб, во дворе которого утром командование формировавшейся 299-й стрелковой дивизии построив нас, распределило по разным подразделениям. Нас с Мишкой Жуковым, это не просто мой товарищ по военному училищу, а друг, с которым мы учились в одном отделении, спали рядом, назначили командирами взводов в 9-ю стрелковую роту 956-го полка. Нашим 956-м полком командовал Герой Советского Союза майор Кравченко [прим.: в дальнейшем — один из организаторов обороны Тулы. С 30 октября по 1 ноября 1941 года войска Южного боевого участка города Тулы под командованием майора И. Я. Кравченко выдержали многочисленные танковые атаки немецкой 2-й танковой армии. Со 2 ноября части вермахта перешли к активной обороне и больше не предпринимали масштабных атак на Тулу. — «Сталиногорск 1941»]
Каждый из нас получил по 52 бойца в своё подчинение, и отныне их судьба во многом зависела от правильности принятого нами решения, наших действий, распорядительности.
О командире полка Герое Советского Союза майоре Иване Яковлевиче Кравченко: «Делай как я!»
Вообще, мы учили подчинённых всё делать практически, стараясь отрабатывать приёмы до совершенства, до автоматизма. Метали боевые гранаты, стрельбы проводили в обстановке, приближенной к боевой. Основной метод обучения был — «делай, как я!»
Тогда уже шли всякие слухи о немецких танковых колоннах, сметающих все на своем пути. Сельские парни понятия не имели о танках, и чтобы приучить нас не бояться танков противника, командир полка Кравченко решил лично продемонстрировать способ борьбы с танками.
Весь батальон построили в каре, в центре вырыли окоп, глубокий, около двух метров. Мы думали, что дело ограничится простым показом, но майор спрыгнул в окоп, и на него двинулся танк БТ-7. Мы просто ахнули, когда махина весом в тринадцать тонн принялась утюжить окоп, крутиться на нём. Казалось, что танк вдавит нашего комполка в землю. Откровенно говоря, зрелище было не из приятных. Ведь сам окоп пусть и глубокий, но отрыт в песчаной земле, и ничем не укреплён. Танк, крутясь на месте, проваливается в него, то одним, то другим боком, а ведь там человек, наш командир!..
Обкатка пехоты танками на Курской дуге. Красноармейцы в окопе и танк Т-34, который преодолевает окоп, проходя над ними. Фото: М. Марков-Гринберг.
Наконец, танк развернулся и пошёл дальше, а из полуобвалившегося окопа приподнялся весь засыпанный землёй майор Кравченко, и бросил две или три бутылки, имитирующие горючую смесь, в моторную часть удалявшегося танка. От окопа почти ничего не осталось, а человек был жив и невредим. Машина остановилась, а Кравченко стал приводить себя в порядок. Долго выколачивал пилоткой с гимнастерки и брюк прилипшую землю, вытер носовым платком лицо и спросил:
Ну как?
Многие красноармейцы и командиры что-то восхищенно выкрикивали, а командир полка прочитал нам краткую лекцию о танкобоязни:
Если не поленился, вырыл добротную ячейку и не растерял гранаты, то никакой танк тебе не страшен. Пропустил его через себя — и спокойно кидай гранаты вслед, а лучше — бутылки с горючкой. Что, у немцев танки такие страшные? Горят за милую душу, только не теряйся. Пара гранат на трансмиссию или под гусеницы — никуда он не уедет. Ясно?
Эффект от такого занятия мы получили огромный, но Кравченко очень рисковал. Ведь могло случиться всякое. Провались гусеницы сантиметров на 30-40 ниже — и все могло закончиться трагично…
Но то же самое продемонстрировал и наш командир батальона старший лейтенант Шутов. Только уже в другом окопе. И на всю жизнь я запомнил своё первое политзанятие.
Первый бой: не по уставу
Примерно 24-го июля я принял взвод, а числа 10-го августа нас подняли по тревоге. Ничего не объясняя дали приказ:
Получить боеприпасы!
Погрузили в эшелон всю амуницию, технику, и выехали на фронт. В пути, на ходу и на остановках, мы проводили занятия. Не успели выгрузиться на станции Сельцо, сразу же приступили к занятиям.
Около суток дивизия простояла в лесу у станции, и потом маршем двинулась в сторону фронта. Двигались лесными дорогами, преимущественно ночью. Помню, привал на станции Жуковка.
Где-то числа 16-18-го августа мы подошли к Десне. Командир полка Кравченко остановил движение, и вызвал к себе весь командный состав. Подходим на эту опушку, и видим, что там река течёт, а справа, метров пятьдесят, деревянный мост. А на другом берегу, он повыше нашего, немцы окапываются. И с правой стороны моста, и с левой, тоже виднеются окопы немцев. Но они нас не заметили, а мы за ними наблюдаем. Вот тут Кравченко меня просто поразил тем, что всего за две-три минуты поставил всему полку боевую задачу:
Товарищи командиры, немец высадил десант! Приказываю — 1-й роте рассредоточиться вправо-влево, ворваться в окопы и завязать бой. А остальным повзводно, начиная с 1-го батальона, дистанция — 15 метров, через мост и бежать-бежать как можно дальше на запад.
Ну, так и получилось. Но в моем понимании это не вписывалось ни в какие статьи уставов и наставлений. Где точно противник? Сколько его? Ориентиры и направления наступления для каждого подразделения?.. Всё это отсутствовало. Требовалось одно — внезапность, быстрота действий.
Получив приказ, все расползлись по своим подразделениям и стали подтягиваться ближе к мосту. Наконец, подтянув взвода, вскакивали, плотными колоннами выскакивали из леса, рывком взбегали на мост, и что есть силы, бежали в сторону немецких окопов. А сам Кравченко выскочил на мост с наганом, кричит:
Вперёд! Вперёд! Быстрее вперёд!
Немцы, по всей вероятности, никак не предполагали от нас такого дерзкого манёвра, что мы станем форсировать Десну в ясный солнечный день. Потому что они остановились, никак не поймут, откуда взялись русские? Бегут строем к ним…
Когда завязалась катавасия в окопах, они открыли огонь, но беспорядочный такой, неэффективный. И лишь когда перебегала наша 9-я рота, они уже повели слева пулемётный огонь, и миномёты начали стрелять по мосту. Но нам удалось перебежать. А вот когда начала переправляться артиллерия, налетела авиация, и мост разбомбили…
А мы бежим всё дальше и дальше в глубину. Хорошо кустарник и высокая трава скрывали наши действия от глаз противника, но ведь и мы бежали, не зная, где он и сколько его. Тут уже и ружейно-пулемётный огонь усилился, и артиллерия открыла огонь. У нас появились первые раненые. Жутко было слышать их стоны, крики… Помню, пробегая в кустах, подгоняю своих:
Вперёд! Быстрее вперёд!
Смотрю, один лежит. Живот у него словно распорот, и вывалившиеся внутренности он окровавленными руками заталкивает обратно… Другому или разрывная пуля попала в голову или что, но у него череп разворочен и мозг торчит… И тут у меня мысль мелькнула — «а ведь это же может и со мной случиться…» Мысль мелькнула, но тут же некогда думать, переживать, надо вперёд-вперёд…
И вот, когда прошли кустарник, высокие заросли травы, вышли на открытое поле. Оно видно не засеянное было, потому что трава и чёрная земля. Под огнём добежал до леса, как увидел на опушке живых немцев, а прямо перед собой заметил ручной пулемёт, который непрерывно стрелял. Я залёг. Что делать? Тут ко мне подползает мой командир отделения, этот бывший унтер-офицер, и докладывает, собственно то, что я и сам прекрасно вижу:
В 40-50 метрах от нас на опушке леса немцы!
И предлагает:
Товарищ лейтенант, пошли в атаку! Надо немедленно идти в атаку!
Ну, это понятно, потому что любое промедление будет не в нашу пользу. Немцы успеют закрепиться.
Я оглянулся и … не увидел своего взвода. Спрашиваю у него:
— А где же взвод?
— Так они залегли ещё на дороге со всей ротой.
А когда мы перебегали эту просёлочную дорогу, то мельком я видел слева и уже позади себя три танка, но обращать внимание по сторонам было некогда. Наступление развивалось стремительно, и у нас была одна задача — «Вперёд!» А я же вчерашний курсант, ещё не привык к контролю за действиями подчинённых, убежал вперёд, и оказалось, что нас здесь всего семеро человек, вместе со мной. Говорю ему:
Нет, Дмитренко (или Николенко, не помню уже), мы не пойдём в атаку. Это же бессмысленно! Ну, нельзя же идти в лоб на пулемёт! Нас же всех просто расстреляют…
Ждать же помощи и поддержки от роты не приходилось, т.к. она залегла метрах в четырёхстах позади нас, и мы оказались в огневом мешке. Немцы вели огонь и по нам и по роте через наши головы. А рота, естественно, вела ответный огонь и тоже через нас и по нам. Оставаться в таком положении тоже невозможно, надо было действовать. Поэтому я приказал всем отползать влево и держаться подальше от леса:
Влево отползаем, там какая-то канава должна быть!
Действительно, отползли метров на сто, там межа оказалась. Помню, то здесь, то там валялись немецкие газеты, разные солдатские принадлежности, брошенные немцами. Ведь мы отогнали немцев с территории, которую они уже до этого занимали. По меже отползли метров сто в ложбинку и в немецких окопах укрылись до темноты. Вот таким получился мой самый первый бой…
Он никак не соответствовал требованиям устава, вот, что значит война… Но я считаю, что успех этого дня обеспечили смелые и поистине дерзкие действия командира нашего полка. Ведь это же надо иметь не просто смелость, но и опыт, чтобы с хода, с марша, решиться не только форсировать столь большую водную преграду как Десна, да ещё днём, на глазах противника, и сразу же повести наступление. Но в итоге всё получилось, и мы отбросили немцев от реки на несколько километров. И очень умным оказалось решение Кравченко, одновременно с форсированием реки, начать наводить понтонный мост ниже по течению. Когда деревянный мост оказался разбит артогнём и авиацией противника, то переправа продолжалась по новому, ещё не готовому понтонному мосту. Как я уже потом узнал, по нему переправились два танка нашей дивизии, и они оттянули на себя немецкие танки. И артиллерия тоже там переправилась.
Что вы испытывали, когда убили первых немцев?
Мне не раз задавали такие вопросы. Но я всегда отвечаю так — мы ведь воевали не с немцами, а с захватчиками. С фашистами. Это не человек, не немец, это — враг! Повторюсь, у нас в училище во взводе было два немца, которые также как и я стали, командирами взводов.
Брянский котел: «Наша 50-я Армия попала в окружение…»
В общем, сколько-то мы простояли в обороне. Каждую ночь совершенствовали оборону, систему огня. Но однажды ночью комбат Шутов собрал командиров рот и сообщил, что мы … находимся в окружении. И приказывает:
В обороне вести себя также, как всегда. Но через полчаса начать отводить личный состав к КП батальона. Мы должны пройти по открытому полю и дойти до леса. Поэтому приказываю — подготовить роты к скрытному выдвижению в лощину, куда выдвигается батальон. Чтобы ни котелок не брякнул, ни лопатка, ничего! Ни в коем случае не курить! Никакого шума, никаких команд!
Его приказ мы выполнили в точности, и немец так и не узнал о нашем отходе. До утра мы шли, не зажигая спичек, без курева, на восток по лесу, через поля. Перед рассветом зашли в лес, там командир полка собрал командиров подразделений и объявил:
Наша 50-я армия попала в окружение…
Потом мы ускоренным маршем пошли на юго-запад. Причём, Кравченко вёл наш полк то на восток, то по совсем другой дороге в сторону запада, то обратно. Это длилось долго: дни, недели... Шли организованно, и только просёлочными дорогами или просеками. На нормальные дороги не выходили.
Бои за г. Болохов Орловской области: «Всё растеряли…»
В одну из тихих морозных ночей мы вышли на станцию Жуково. И оказалось, что мы и сами не заметили, как вышли из окружения. Но здесь же получили приказ — немедленно выступать на юг и овладеть городом Белёвым [прим.: здесь и далее допущена неточность, речь идет о г. Болхове Орловской области — «Сталиногорск 1941»]. Никто не учёл, что мы столько скитались, ни часа нам не дали отдохнуть. Но хуже этого было то, что нас не пополнили боеприпасами. В полку к тому времени осталось две 76-мм пушки, одна «сорокопятка», 82-мм миномёты, но вот снарядов и мин к ним почти не было. У нас почти не осталось патронов и гранат.
И всё же нам удалось отбить Белёв [прим.: Болхов; город был отбит у немцев 17 октября 1941 года — «Сталиногорск 1941»]. По всей видимости, немцы не ожидали от нас такого дерзкого манёвра, и мы сравнительно легко выбили их из города. Но в том бою я потерял своего последнего взводного — лейтенанта Жукова. Это была такая потеря… Ближайший друг, с которым мы столько прошли…
Но удержать Белёв [прим.: Болхов — «Сталиногорск 1941»] мы не смогли. Немец быстро опомнился и бросил на нас лавину пехоты, танки. Из окружения мы вышли без снарядов, гранат, почти без патронов, а последний бой совсем нас обескровил. Одиночными выстрелами из винтовок пытались сдерживать их, но потом квартал за кварталом, дом за домом стали переходить в руки немцев. Последние пушки и минометы были расположены в самом центре города, на самом высоком месте, но немецкие танки не позволили вывезти их. Установили на колокольне два станковых пулемёта, и их пришлось бросить. Всё растеряли…
[Прим.: подробнее о неудачных боях 17 октября 1941 года за г. Болохов см. Дневник начштаба 766 сп 217 сд старшего лейтенанта В. А. Бенцель: «Болховская шутка» комдива Серёгина — иначе нельзя назвать вчерашний день 17.10.1941 г. День роковой для нашего полка...» — «Сталиногорск 1941»]
Мы отошли, на несколько километров от Белёва [прим.: Болхов — «Сталиногорск 1941»] и заняли оборону фронтом на северо-запад. И как только рассвело, на наши неоконченные и незамаскированные окопы пошли в наступление немцы.
Два танка стали утюжить неглубокие окопчики, давя гусеницами наших бойцов… На более глубоких окопах немцы открывали нижний люк и бросали свои маленькие ручные гранаты-«лимонки». Ни в обороне, ни в наступлении они не наносили нам никакого вреда, но в этих условиях, когда граната разрывается в окопе непосредственно на человеке… За танками шла пехота. Как только могли, организовали по ней огонь, но он был слабый и далеко не плотный. Из-за отсутствия патронов молчали и уцелевшие ручные пулемёты.
Левый фланг батальона, не выдержав такого безжалостного уничтожения почти беззащитных людей, дрогнул. Сначала по одному, потом группами, бойцы с высоты побежали в овраг, казавшийся им спасительным… Но оказывается туда по лощине со стороны 2-го батальона зашёл ещё один танк.
Когда под вечер мы с лейтенантом Бова пошли в овраг, то увидели там множество трупов. Среди них мы нашли политруков 7-й и 9-й рот, и лейтенанта Бобкова, моего однокашника по училищу… Скромного, как красна девица, застенчивого и обидчивого юношу. Его нежную белизну щёк ещё не тронул даже пушок, а сейчас с его почти белыми волосами забавлялся пронзительный морозный ветер… Мы взяли у них документы и сдали командиру батальона. А планшет Бобкова, я оставил себе, в память о друге военной юности…
Оборонявшиеся на левом фланге показали нам, где стоял в овраге танк, и как он почти в упор расстреливал сбегавших со склона в овраг, т.к. они его просто не видели. Этот бой унёс много жизней наших товарищей. Нас осталось ещё меньше…
На Дедиловском направлении
Вот так, мы снова отступали, всё дальше и дальше на восток. Оставляя наши города и сёла. Настроение было жуткое и тягостное... Стыдно было глядеть в глаза людям, особенно старикам. Деревенские женщины, долго и молча, с укором смотрели нам вслед.
Так мы оказались в обороне у села Дедилово Тульской области [прим.: 15 км к западу от Узловой — «Сталиногорск 1941»]. Наш 3-й батальон, охватывал село с южной стороны. Передний край проходил по окраине рабочего поселка, а моя 9-я рота оказалась на левом фланге.
Через день-два произвели перегруппировку, и весь наш батальон занял оборону на западной окраине и далее вдоль дороги, идущей на запад, фронтом на юго-запад. [Прим.: по сведениям краеведа А. Н. Лепёхина, рубеж Жилая — Пушкари — Конопка (ныне не существует на берегу р. Шиворонь)[1] — «Сталиногорск 1941»].
У нас в роте не было ни ручных, ни станковых пулеметов и боеприпасов тоже не было. У нас на вооружении были только винтовки и наганы, а у наганов не всегда были патроны[1].
Фронт обороны роты был небольшим, но людей осталось совсем мало, и чтобы занять его, пришлось располагать бойцов на расстоянии 15-20 метров один от другого. И так во всех ротах… Стояли морозы, но окопы отрыли в полный профиль. Днём немец вёл себя относительно спокойно, а его методичный артогонь нас особенно не беспокоил. Гораздо больше волновало, что левый фланг у нас опять остался открыт, и только километра за два, на окраине Дедилово и далее по высоткам занимала оборону какая-то часть. [Прим.: предположительно, части 413-й стрелковой дивизии[1]. См. также карту: 299-я стрелковая дивизия в обороне у Дедилово — «Сталиногорск 1941»].
К нам из Тулы попала листовка «Уничтожайте танки по Кравченковски». В этой брошюре было написано, что прорвавшиеся 8 немецких танков на ул. Коммунаров были уничтожены по приказу Кравченко. Мы были очень рады и горды за нашего бывшего командира[1].
Всю ночь в расположении немцев слышался шум работающих или прогреваемых моторов. С каждой ночью он всё усиливался, а у нас по-прежнему нет гранат… Чтобы выяснить, что делается в расположении немцев, командир полка приказывает комбату провести разведку. А тот приказывает мне — узнать, что за моторы там шумят? Но кого послать, если людей почти не осталось? Пришлось идти самому. (Я раз 5 ходил в разведку. Командир батальона меня посылал[1].)
А тут задача не самая сложная. Устоявшейся линии обороны ещё нет, ночи на редкость тёмные. Но в одну ночь пошли, моторы вроде работали, а ничего не нашли. Вернулись ни с чем. Днём их опять слышно. Тогда я взял двух бойцов и пошли уже значительно правее расположения нашей роты.
Передний край обороны миновали благополучно, и вышли точно к той деревне, куда и планировали. Да, слышим, гул всё сильнее и сильнее. Понаблюдали за последним домом, вроде все спокойно. Зашли в него, там одна молодая женщина [прим.: директор жиловской начальной школы, учительница краеведа А. Н. Лепехина; с ней жила ее 17-летняя дочь Галя Лепёхина[1] — «Сталиногорск 1941»].
Рассказала нам:
Немцев в деревне нет, а их танки находятся километрах в полутора в овраге, откуда немцы днём иногда приходят. Ищут кур, молока.
Ну, мы поползли туда. Земля уже мёрзлая, но снега ещё нет. Подползли, действительно, такой крутой склон в небольшую балку. Заглянули в неё, а там внизу крик, шум. И танки, танки, гудят. То ли просто двигатели прогревают, то ли ещё что, кто его знает, темно ведь. Но то здесь, то там, то и дело блеснёт огонёк фонарей. Ну что, теперь всё ясно, где танки [прим.: лощина между Жиловскими и Пушкарскими выселками, Панинский карьер[1], в 2 км к западу от Дедилово — «Сталиногорск 1941»].
На обратном пути опять решили зайти в эту избу. Чтобы попросить хотя бы водички, или если есть, молока. Потому что на фронте человек всегда хочет пить. И не только летом. Почему-то и зимой, и всегда хочется пить, пить, пить. Видимо от нервного напряжения. В общем, зашли к ней.
А я одного бойца оставил на улице охранять, а второго поставил за домом со двора. Дверь открывалась наружу, за ней сени, и уже потом двери в избу. И только мы зашли, я даже не успел ничего спросить, но коптилку она уже зажгла, как вдруг услышали за окном лающую речь. Она вскрикнула:
Немцы!
И получилось что? Они открывают первую дверь, а я как раз открывал дверь в дом, и встал за неё. Три немца зашли в дом, закрыли за собой дверь. Тут я выскочил через другую дверь на зады, в огород, и мы как побежали от этой избы… Вот тебе и попили водички… Едва не попались в лапы немцам из-за своей беспечности.
Начало немецкого наступления 18 ноября 1941 года
Когда вернулись, я доложил командиру батальона, где танки. Ушёл в роту, но вскоре прибегает связной:
Явитесь к комбату!
Прихожу к Шутову, оказывается, меня просят лично явиться в штаб полка. Видимо их данные не сходятся с моими.
— А как я роту оставлю?
— Ничего!
Ну, я и пошёл. Штаб полка находился в деревне северо-западнее Дедилово, в 2-2,5 километрах от КП батальона. Под сильным арт-огнём вышел на возвышенность, и увидел, как с юго-восточной стороны немцы с танками ведут наступление на соседа [части 413-й стрелковой дивизии]. Оттуда долетали уже и пули. Шквал огня обрушился и с фронта нашей обороны. Пришлось передвигаться короткими перебежками, но казалось, что расстояние не сокращается. Не просто усталость, а крайняя изнурённость давала о себе знать. Ведь две ночи подряд пришлось ходить в разведку. А после последней ночи не пришлось, не только вздремнуть, но и просто посидеть. Всё тело дрожало от усталости и перенапряжения, а тут надо идти под ураганным огнём в штаб полка...
Но что интересно, само Дедилово не обстреливалось. Артналёт как бы окаймлял село: с северо-востока на север, потом спускался до западной его окраины, т.е. до нашего района обороны, и дальше вдоль дороги, точно по нашим окопам, на запад. Значит, немец тоже вёл разведку и знал, что там наших войск нет.
По мере моего удаления от батальона огонь сзади не ослабевал, а, наоборот, усиливался. Усиливался он и слева, и справа от меня. Наконец, выбрался наверх. Оттуда до крайних домиков деревни — рукой подать, но тут уже пули вовсю летят с северо-востока. Пришлось ползти.
А пока я поднимался, пошёл снег. И так внезапно, прямо валит огромными хлопьями. Быстро занесло всё это место. И пока я дополз до места, где штаб полка находился, там уже всё белым бело. Пока добрался, некоторые дома по деревне уже запылали. А в том доме, где стоял штаб полка, разбитые окна, дверь. Подхожу, думаю, что такое? И главное, никого не видно. А я ещё по дороге нигде никого не встретил, думаю, странно…
Захожу сзади, вижу, из окна выпрыгивает человек в нашей шинели. Подхожу:
— Вы кто?
— Помначштаба 956-го полка
— А где все?
— Так ушли уже
— А куда?
— Не знаю.
Как не знаю? Ну, ладно, нас уже двое. (Уже после войны на встрече ветеранов 50-й армии я узнал того техника-лейтенанта и он мне сказал, что в штабе оставалось знамя полка и командир поставил ему задачу вынести это знамя. Пока он его снимал, на себя наматывал, закреплял, прошло время и он отстал. И нам никому так ничего и не сказал, что у него знамя полка. Осторожничал. Оно и правильно. После войны жил в Калуге[1].)
Тут от другого дома к нам подбежал боец комендантского взвода. Я обрадовался, что нас уже трое, но думаю, куда же идти? Идти на восток и север уже не имеет смысла, с той стороны уже всё пылает, значит там немцы. А южнее они и раньше были. Говорю им:
Вот что. Надо идти на северо-запад.
Потому что это наша территория и там пока никакого огня нет [прим.: между Дедилово и Быковкой[1] — «Сталиногорск 1941»]. Мне никто не возражал, не усомнился в моих действиях, полностью доверились мне. У меня же самого не было уверенности, просто какая-то интуиция подсказывала, как действовать в данной конкретной обстановке.
Неожиданная встреча с сибиряками из 413-й стрелковой дивизии
И вот повёл я их на запад [прим.: северо-запад]. Подходим к какой-то снежной лощине, и видим внизу сбившихся в кучу человек тридцать в белых маскхалатах. На снегу их почти не видно. Если б не разговор, мы бы их и не заметили. Разговор вроде русский. Кричу им:
— Вы кто?
— А вы кто?
— Мы такие-то.
Подходим, разговорились, оказывается это взвод стрелков из сибирской дивизии, которая только вчера попала на передовую, и в этой кутерьме они заблудились [прим.: свежая 413-я стрелковая дивизия воевала на Тульском направлении с начала ноября 1941 года — «Сталиногорск 1941»]. Говорю их лейтенанту:
— Хорошо, я вас сейчас выведу! Пойдёмте на северо-запад
— Нет, я туда не пойду! Там немцы
— Немцы вот, — показываю, — сзади нас!
Он ни в какую:
Нет, я не пойду!
Ну, это вполне логично для человека только прибывшего на фронт. Тогда я стал объяснять всему строю:
Товарищи бойцы, я командир 9-й роты. Воюю столько-то, так что кое-что понимаю. Предлагаю, подчиняться мне и я вас выведу.
Они пошумели-пошумели, но согласились. Тут уже и младшему лейтенанту пришлось согласиться.
Повёл их, а сам понимаю, что из этого мешка надо успеть выбраться до утра. И вот когда с правой стороны увидел «тёмный коридор» среди пожарищ, сразу повернул туда и действительно вышли к своим. Причём, прямо в их дивизию. Эти бойцы были мне очень благодарны, но мы-то своих не нашли. Пошли искать, и только на исходе дня пристали к обозу нашей дивизии. Когда ездовых увидели, такая радость была.
— Где штаб дивизии?
— А бог его знает…
Последние бои за Узловую и Сталиногорск
Отправились искать уже свой полк, и догнали его на подходе к Сталиногорску [прим.: ныне город Новомосковск Тульской области; по всей видимости, речь идет о Сталиногорске-2 (северный) — «Сталиногорск 1941»]. По дороге плетётся жиденькая колонна, по одному-два человека, изнурённых бойцов — жуткое зрелище… Мои разведданные и донесения понятное дело никому уже не нужны. А в роте у меня осталось два бойца, из которых один — ездовой, но чуть позже подошло ещё пять человек. (На станции Узловая от полка я нашел командира минометной роты Бова и пять человек своих бойцов[1].)
Заняли оборону в нескольких километрах юго-западнее Сталиногорска. Кажется, в районе электростанции, она оказалась сзади нас и справа [прим.: Сталиногорская ГРЭС; по всей видимости, оборонительные позиции лейтенанта В. С. Турова находились около станции Маклец, где также оборонялись мотопехотные части 108-й танковой дивизии и части 180-го полка НКВД — «Сталиногорск 1941»]. Но оборонять город пришлось недолго. К сожалению, об этих боях я очень смутно сейчас помню. Сказалось неимоверное физическое и нервное переутомление последних недель. Всё менялось как в калейдоскопе.
Моей роте определили участок обороны. Но что такое рота, в которой семь бойцов и командир? Мы копали окопы в мёрзлой земле, раскладывали по 4-5 винтовок, устанавливали ручной пулемёт и день и ночь дежурили, наблюдали. Потом долбили новые окопы и так каждую ночь. Но немец быстро нас сбил оттуда, и батальон отступил на станцию Узловая [прим.: но к этому моменту Узловая уже была взята частями немецкой 4-й танковой дивизии и находилась не в тылу, а наоборот — южнее, за немецкими передовыми позициями; по всей видимости, здесь перепутан хронологический порядок изложения — «Сталиногорск 1941»].
По приказу комбата моя рота оседлала дорогу, идущую от станции на северо-запад. У моста через речку отрыли несколько окопов. Канавку через дорогу прорыли, чтобы переползти если что. Ручной пулемёт я установил справа от дороги, а слева от неё два противотанковых ружья, которые нам дали в роту. Но как с них стрелять, бойцы, конечно, не знают. И вот тут мне пришлось встретить танки Гудериана из этих ружей.
Они спустились с возвышенности, их, по-моему, три было. Я стрелял по ним, они попятились-попятились и ушли назад. Разведка что ли была, или что, во всяком случае, больше они не появлялись. Тут мы узнали от коменданта, что искать свой полк и свою дивизию бесполезно. Её больше не существует… Получен приказ — всех бойцов передать в другие части, а комсостав отправить в управление кадров Западного Фронта. Вот этот Максимцов Михаил Данилович, который потом стал генералом, рассказал мне на 35-летии Победы, что от дивизии к тому моменту оставалось всего около двухсот человек. Это с ездовыми, писарями и прочими. Вот так нас расформировали, и закончился мой боевой путь в 956-м стрелковом полку 299-й дивизии.
* * *
В дальнейшем Владимир Семенович Туров воевал под Сталинградом в составе 315-й стрелковой дивизии, после контузии попал на Северо-Кавказский фронт, с осени 1943 года воевал в составе 3-го отдельного штурмового батальона 33-й армии 2-го Белорусского фронта. После боев под Оршей переведен командиром стрелковой роты в 757-й стрелковый полк 222-й стрелковой дивизии. О боях за Минск летом 1944 года:
«Наше наступление в июле 1944 года развивалось очень успешно. А почему? Потому что нас не беспокоила немецкая авиация. Представляете, мы даже днём могли идти строем! О таком ни в 41-м, ни в 42-м даже мечтать не приходилось. А тут шли строем и были уверены, никого не будет. А если один и появится, то это он случайно оказался. В воздухе было полное преимущество нашей авиации. И, наверное, сказалось, что к этому времени мы научились воевать.
Если в 41-м моя рота достигала 180 человек, а когда шел в рейды и 280 человек, то в 44-м у меня редко бывало больше 60 человек, но успех был значительно выше. Правда, к этому времени мы уже не наступали прямым фронтом, а двигались только на населенные пункты. Ведь как мы делали в 41-м? Одна рота заходит с тыла, а вторая наступает в лоб. В 44-м такого уже не делали. Если попадается какой-то хутор, мы его просто обходим и пошли дальше. С ним разберутся войска идущие за нами.»
Освобождал Белоруссию, Литву. При форсировании Немана был тяжело ранен, направлен в госпиталь, где познакомился со своей будущей женой — Надеждой Петровной.
 
1) С женой — Надеждой Петровной, 1946 год;
2) С женой и сыновьями Александром и Владимиром, 1950 год.
Из-за ранения был признан негодным к строевой службе, работал в комендатуре в Гинденбурге в Польше (командиром отдельной 285-й стрелковой роты), где и встретил День Победы.
Награжден орденами Отечественной войны I степени (1985), Отечественной войны II степени (31 августа 1945), Красной Звезды, медалями «За отвагу» (11 июня 1944), «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией», «За безупречную службу» I степени, «За освобождение Белоруссии» и юбилейными медалями[1].
После войны переехал жить в Сталинград (ныне — Волгоград). Активно участвовал в патриотическом воспитании молодежи, являлся руководителем сектора ветеранов войны, членом совета ветеранов, руководителем участников Сталинградской битвы, президент Волгоградского городского клуба «Сталинград», размещенного в Доме Павлова. Полковник в отставке[1].
О немецких военных преступлениях: «Все это видели, и тут уже никакой агитации, никаких слов не требовалось»
Тут пришёл приказ наступать, а утро туманное, ничего не видно, и мы, по сути, без боя вошли в село Красное. Село оказалось совершенно пустое, немцы уже бежали. Пустые окопы, блиндаж. В домах никого из людей нет. Немцы всех угнали с собой. И вдруг сзади из кустиков бежит старичок:
Товарищ командир, сюда! Скорее сюда!
Я ничего не понял, но со своими связными побежал за ним. Там лужайка такая, и на ней из песка торчат две пары голых ног. Мне даже вначале показалось, что пальцы этих ног ещё шевелятся…
Быстро стали откапывать, и откопали два обнаженных тела. Старичок показывает:
Вот этот — тракторист, а этот комбайнёр. Им и по восемнадцати лет ещё нет…
А на всю спину и грудь у них вырезаны огромнейшие звезды, и в ранах виднелись белые рёбра и лопатки… И закопали их ещё живыми вниз головой… Мы были поражены. Ведь немцы в своих листовках пишут, что они воюют не с народом, а с коммунистами. А это же мальчишки по сути дела. Вот так мы впервые увидели настоящее лицо фашистов. Тут уже никаких агитаций и никаких слов не нужно… Поэтому мы не называли немцев солдатами. Для нас они были фашисты, гансы, фрицы, а звание «солдат» они не заслужили. И те из немцев, кто считает, что армия Вермахта состояла из солдат, и гордятся своим ветеранским прошлым, пусть они вспомнят эту деревеньку Красную…
....
А в центре села с левой стороны стоял большой дом, крыльцо хорошее. Тут выбегает мой боец и кричит:
Товарищ лейтенант, идите сюда быстрее!
Я вернулся к нему, захожу. Как сейчас всё помню… На столе стоит немецкая стеариновая коптилка, круглая такая, и в ней ещё светится огонёк. А на полу распластавшись, лежала женщина. Мне показалось, огромная, а это на ней большущие юбки. Голова у неё, висок и лоб, прострелена, и оттуда растекается тёмно-красное пятно. Рядом лавка вдоль стены, а на ней тельце грудного ребёночка, с неестественной вытянутой ножкой. Голова его расплющена и вся в крови… На лавке и на стене серо-красное пятно, а весь стол забрызган серо-тёмной массой… Это значит, его за ножку взяли и об стенку головой… Вот так фашисты с нами воевали… Но в селе не оказалось ни одного человека, всех угнали. То ли женщина не успела собраться, то ли она отказалась, но её застрелили, а с ребёнком вот так вот… Подобные случаи мне встречались и потом.
Всех угнанных жителей немцы использовали на очистке дорог от снега. А морозы ведь сильные, снега обильные и вот эти тоннели высотой больше трёх метров. В них мы находили и брошенную технику, и замёрзших людей. Вначале мы думали, что это немцы, и не обращали внимания. И только потом заметили, что это местные жители: старики, женщины, дети… Но лишь некоторых успевали достать ещё живыми, измождёнными, так они рассказывали, как их угоняли. Ни пищи им не давали, ни воды, ничего, и они естественно, только снег ели…
Однажды наша разведка сообщила, что в соседних деревнях, за 6-7 километров, немцев нет. Я днём вывел роту и повёл по дороге по открытому полю. А с левой стороны от дороги на возвышенности лежали замёрзшие трупы. Несколько девочек лет по 10-12, простреленные… Несколько мальчишек лет 13-14 с простреленными головами… Женщины, совсем маленькие дети… А в самом конце лежал маленький старичок в кожушке с простреленной грудью. Мне запомнилось, как его реденькая бородка, развевалась по ветру… А ещё дальше бугор какой-то и у него женщина сидела. Она то ли сидя, то ли полулежа, прижимала к полурастёгнутой груди самый дорогой для неё закутанный комочек. Это был ребёнок, может даже грудной. Из его маленького носика надулись розовые кровяные пузыри, а из ротика текла тоненькая красная струйка… И у него и у неё в голове отверстие от пули… Все это видели, и тут уже никакой агитации, никаких слов не требовалось…
А сейчас какое у вас отношение к немцам?
Я вот как раз хотел рассказать. В октябре 2002-го года я был делегатом 2-й Международной Конференции Ветеранов II-й Мировой войны в Минске. И вот когда в первый день во время экскурсии в автобусе сидели, проезжаем филармонию, немец слева говорит:
Это мы построили. Я же здесь шесть лет в плену пробыл. Условия хорошие.
И видно, что хорошо по-русски говорит. Тогда я спрашиваю:
— А в плен, где попали?
— В Литве
— А где конкретно?
— В Байвержишки
— Что?! А когда?
— В августе 44-го.
А ведь именно в это время моя рота стояла на этом хуторе.
— А каким образом?
— Я был механиком-водителем танка, и мы прорвали вашу оборону, но ваши танки нас отрезали.
Оказался немецкий писатель. Он хорошо выступал. Рассказывал, что когда они ехали на фронт, то его сослуживцы хвастались друг перед другом сколько кто задавил своим танком детей, женщин, и это считалось как героизм в расправе над коммунистами…
И я — тоже был воспитан в таком фанатическом духе, и готов был давить всех подряд: детей, женщин, стариков, ведь все они русские… И только в плену к нам пришел обер-лейтенант и стал проводить беседы, приносить газеты от организации «Рот фронт», разъясняя какую мерзость и зверство мы чинили в России. Я поначалу ему не верил, считал пропаганда, но месяца через полтора начал сомневаться — а ведь правда. Что же творит наше правительство? Мы вроде богов, а все люди, оказывается, вроде никто. И, — говорит, — только здесь в Минске я понял, что делал и в чем участвовал…
И особенно в своём выступлении он говорил об отношении советских солдат к немецким военнопленным и немецкому народу вообще. В частности, отмечал, что если бы реально существовали факты массового жестокого отношения, о чем сегодня так громко трубят разные СМИ, то они наверняка были бы описаны в сотнях существующих сегодня мемуарах немецких солдат и офицеров. А таких описаний просто нет. К тому же, у него самого есть собственный горький опыт шести лет плена:
Отношения советских охранников к нам были добрыми. Особенно строго следили за нашим здоровьем медики и военврач майор Анна, которой я очень благодарен.
Могли мы победить с меньшими потерями? Знаете как сейчас говорят, мол, завалили трупами.
Так могут говорить только самонадеянные люди, которые думают, что военное дело это так себе. А я напоминаю, что нам в училище каждый божий день с утра твердили:
Товарищи курсанты, готовьтесь к войне! Готовьтесь к войне!
И здесь невозможно сказать, что мы не готовились к войне. Я же вам говорю, мой брат 1904 г.р. был призван в 1939 году и служил на западной границе. Но спрашивается, как мы могли с меньшими потерями победить? Как?! Пускай скажут! А я как военный человек, скажу, что мы делали всё возможное. Другой вопрос, что мы не всегда могли поступить иначе. Не было у нас опыта, и финская война это ясно показала.
Но если мы не умели воевать, то как, спрашивается, мы смогли остановить и разгромить немцев, на которых работала вся Европа? Это же какая махина была! Да, кое-где опирались на опыт Гражданской войны, и наступали только в лоб. Такое в начале войны было, и у меня тоже… Но с Москвы мы стали воевать по-другому. Стали обходить, окружать, в том числе и я. Мы ведь незамеченными прошли в тылу у немцев двести километров. Это называется, мы не умели воевать?! Умели! Научились! Смогли! Но кому-то же надо оболванивать нашу молодёжь. Сочиняют всякую чушь и про № 227-й приказ, и про заградотряды, и про штрафные роты. Вот у меня два раза соседями были штрафные роты. Несколько дней вместе стояли в обороне, и я беседовал с их командиром роты — старшим лейтенантом. Он рассказывал, что кто на семь, кто на восемь лет осужден, но там ничего такого изуверского не было. Он также разговаривал со своими подчинёнными, как и мы. Только жаловался, что писанины много. Ведь если кто-то отличился, то на него надо сразу характеристику писать. И человек уходит — его освобождают, и судимость с него снимают. И питание у них такое же, как у нас.
А про заградотряды сколько всего наврали? Дошло до того, что разные деятели на всех углах трубят, мол, под Сталинградом войска не отступили потому, что позади них стояли заградотряды с пулемётами. Да где бы они располагались?! Возьмите наш батальон, он же со всех сторон был окружён немцами. Из 870 человек в нем осталось 120, а ведь фронт оставался таким же. Но оставшиеся бойцы стояли насмерть. В жутких нечеловеческих условиях: без еды, но самое страшное, без воды, без патронов... Или ещё пример: передний край обороны 62-й Армии Чуйкова проходил в сотнях метров от берега Волги. Куда там было ставить заградотряды? Да если бы за мной стоял хоть один заградотрядчик я был бы только рад! Я поставил бы его на открытые участки обороны батальона. И вот сейчас это всё муссируется, высасывается из пальца, нагло перевирается…
А эти современные фильмы? Ведь этот Никита Михалков просто издевается над нашей историей! Спрашивается, как же ты, воспитанник советской власти, тем более дворянин из древнего рода, как же ты посмел клеветать и лить грязь на советскую власть? Которая тебя обучила, воспитала, дала такую возможность реализоваться в жизни… Как это можно снимать такую мерзость?! Такой идиотизм снимать это же уму непостижимо… Благодаря таким «художникам» многие наши молодые люди оказались, оболванены этой лжепропагандой Именно поэтому я считаю очень важным заниматься патриотической работой с молодежью. И пока живы — мы говорим правду! Пусть молодежь знает, что их предки не дураки, не идиоты, не преступники, а честные труженики и герои.
Что касается Сталина, то я считал и считаю, что это человек, который укрепил и вывел наше государство на ведущие позиции в мире.
И еще раз о командире полка Герое Советского Союза майоре Иване Яковлевиче Кравченко
(из отзыва В. С. Турова на книгу тульского краеведа А. Н. Лепехина «Герой Советского Союза Иван Яковлевич Кравченко и его соратники»)
Уважаемый Александр Никитович!
Прочитав Вашу книгу о моем бывшем командире 956-го стрелкового полка, я снова окунулся в те грозные (а подчас, трагичные) времена 1941-го.
Да, это был большой души, ума человек, прекрасный командир! Не даром же он получил Героя Советского Союза! Будучи под Тулой в 956-м стрелковом полку, мы читали небольшие книжечки с названием «Бить фашистов по-кравченски!» А листовки еще раньше распространялись: «Уничтожай танки фашистов по-кравченски!» Это когда он был командиром Тульского [рабочего] полка.
Жаль, очень жаль, что он безвременно погиб в Калуге [прим.: в Калужской области], в которую я со своей ротой, в ночь с 24-е на 25-е декабря вошел с северо-западной стороны и в этот же день продолжил борьбу с фашистами в северо-западном направлении по тылам противника.
Еще раз выношу благодарность не только от себя, но и от членов клуба «Сталинград», и высылаю Вам Благодарственное письмо.
С уважением, один из многих Ваших персонажей,
Владимир Семенович Туров
4 сентября 2015 года
г. Волгоград
Сколько человек в войну потеряла ваша семья?
Нас было шесть братьев: Алексей, Василий, Петр, Владимир, Михаил и Серафим, и пятеро воевали, двое погибло. Пётр погиб под Москвой в октябре 41-го, а Василий под Брестом в 44-м… Самый старший — Алексей вернулся с фронта без правой руки. Мишка был 1927 г.р. его призвали в 44-м, он прошёл курсы шоферов, и успел повоевать в Восточной Пруссии. Старшую сестру Таню расстреляли немцы… В самые первые месяцы войны погиб муж сестры Ани…
О современном отношении к Великой Отечественной войне
Очень глубоко сожалею, что силы, отданные своему народу, своей Родине в борьбе за свободу народа во время Великой Отечественной войны и после, были попраны лживыми, мерзкими и подлыми кругами, ограбившими и предавшими народ. Поэтому я стараюсь как можно больше встречаться с молодёжью, и рассказать правду о пережитом с детства мной, моей семьей, окружающими и в некоторой степени нашей страной без искажения и без прикрас. Надеюсь, что это правдивое изложение позволит молодому поколению критически относиться к своему прошлому и к тем фальсификаторам истории, которые хотят оболванить народ идеологически, оболгав всё доброе, хорошее, подменив на низкие помыслы, правду на ложь, оболгав дружбу народов, как основу прочности государства, подменив её ненавистью друг к другу. Рассказываю о том, что под руководством Сталина нашему народу в невероятно короткий срок удалось совершить невиданный скачок в своём развитии. И не устаю повторять:
Гордитесь! Гордитесь, ведь вы наследники их славы, славы победителей! Не позволяйте фальсификаторам и негодяям разных мастей оскорблять и лить грязь и клевету на нашу страну и её руководителей!
 
В. С. Туров
См. также:
- Воспоминания Владимира Семеновича Турова (27 марта 2014 года) / Лепёхин А. Н. Герой Советского Союза Иван Яковлевич Кравченко и его соратники. — Тула, 2014. — С. 195—236. — 240 с.
- Картотека награждений В. С. Турова (ЦАМО, Картотека награждений, шкаф 88, ящик 10):
- Орден Отечественной войны I степени (1985); ЦАМО, Юбилейная картотека награждений, шкаф 58, ящик 39;
- Донесения о безвозвратных потерях по 315-й стрелковой дивизии: В. С. Туров пропал без вести 11.09.1942:
Источник: Туров Владимир Семенович // Я помню, 27 июня 2016 года. Интервью: А. Чунихин, лит. обработка: Н. Чобану.
На заглавном фото: В. С. Туров во время учебы в училище.
Грамота от клуба «Сталинград» и благодарственное письмо предоставлены Александром Никитовичем Лепехиным.
[1] Воспоминания Владимира Семеновича Турова (27 марта 2014 года) / Лепёхин А. Н. Герой Советского Союза Иван Яковлевич Кравченко и его соратники. — Тула, 2014. — С. 195—236. — 240 с.
|
