О Великой Отечественной войне рассказывает Зинаида Васильевна Иванова (Ширшова), ветеран 388-го медико-санитарного батальона 239-й стрелковой дивизии.

Телекомпания «ТВ-Донской». 2002.
Над фильмом работали: Алексей Шершнев, Сергей Красников, Андрей Бойцов.

«Я здесь, в г. Донском Тульской области, проживаю с 1932 года. Война как раз меня здесь и застала, я окончила только 8 классов. В школу я пошла где-то лет с 10-ти, потому что мы приехали в 32-м году сюда, в Донской, и конечно были разуты-раздеты, из деревни. Мы из Богородицка сами, знаете, может быть, деревню Вязовку, сейчас это улица в Богородицке.

Закончила 8 классов и меня взяли работать воспитателем детского сада в лагерях. Знаете, детей вывозили с Новостроя в леса. Мы были на шахте № 19, там была школа в зелени, деревья рядом. Там я работала воспитателем средней группы.

И вдруг в 6 часов утра объявляют: «Война». Уже начали сюда заходить самолеты, родители встревожились и решили детей забрать. И мы остались без работы.

Около железной дороги, где шахта № 23, были поля. На фронт шли эшелоны с бойцами, а оттуда раненые и беженцы на восток. Так продолжалось до августа месяца [1941 года], а потом объявили курсы на медсестер (РОКК) при клубе им. Артема. Я пошла туда учиться, а тут армейские госпиталя прибыли к нам в Донской и расположились в школе № 3 (она была на месте 5-этажного дома, где аптека № 109; в этой школе я училась). В этой школе я и работала с ранеными: с 5 вечера врачи нам читали лекции, а днем мы помогали кормить, носить раненых, стирали бинты, короче говоря, помогали медперсоналу. Эшелоны с ранеными подходили без конца, мы даже носили раненых от железнодорожного вокзала до школы № 3 - машин тогда не было, очень мало было.

В октябре [1941 года] госпиталя эвакуировались дальше в тыл. Уже под Тулой бои. У нас еще пока мирно, но ни одного солдата: как уехали все, больше никого тут не было. Мы одни остались.

Немец бомбит нас понемножку. Самолеты обычно заходили не с запада, а с юга - почему, не знаю. Идут, где станция (я как раз на Кировской улице жила) и прямо, знаете, так и заходят, на солнце блестят. И сыпятся бомбы! Вокзал разбомбили в этот раз... А еще летом на картофельном поле убило одного солдата, хотя кругом народ был, а его одного [убило взрывом авиабомбы], вот судьба наверное... Помню, [его звали] Костя Гусев. Его тут так и зарыли, похоронили.

В ночь 21 на 22 ноября [1941 года], я это хорошо помню, прошел последний состав с Новомосковска - длинный, 100 вагонов - считали, стояли (мы просто дети, стояли и считали). Взрослые в это время находились в учебном штреке горно-спасателей. Там же и ночевали, как бомбоубежище. До самых немцев там сидели, пока нам не сказали: «Выходите, иначе вас за партизан сочтут и расстреляют».

Все вышли по своим квартирам. У нас было тихо. На Новострое нас не беспокоили. Сильные бои были в Смородино и Емановке. Почему я это знаю? Потому что когда немец отступил, мои родители ездили туда за кониной, потому что есть нечего было (у нас ни хлеба, ничего не было). И привозили, вы знаете, такое розовое мясо, молодые лошади. Прям, прекрасное мясо было! Мама чугун натушит и мы ели вместо хлеба.

Немцев здесь было очень мало. 26 ноября в 4 дня они пришли: танк шел с Узловой. Между прочим, донские встречали с пирогом, и знаю фамилии: Друздь - это наш сосед по дому. А мы сидели на чердаке дома (дом стоял на повороте на Новомосковск) и смотрели. За танком шли немцы, одеты в тонкие шинели. А мороз и уже снежок припорошил. Некоторые накрыты платками. К одному жителю подошел немец, снял с него валенки и пошел в валенках дальше. После хлеба-соли.

Остановились у нас. У нас брать было нечего: ни скотины, ничего не было. Но у мамы были козы. Немцы ходили смотреть в сарай, заплевались [на этих коз], и не стали брать коз. Младшая сестра с отцом туда бегали [вместе с немцами]. А от из деревень они притаскивали мясо и кур (больше кур). Варили кур и ели.

Нас они [немцы] здесь не беспокоили. Т.к. они бежали за 239-й дивизией, которая пошла в направлении Северо-Задонска. И они туда следом. 1 декабря немцев уже здесь не было.

Но уже были власти, полицейские определились. Уже стали списки составлять, кого на работу, кого что. Мы ходили неумытые, непричесанные - нас как-то родители оберегали, [наказывали:] не показываться никуда, и старались быть сами всегда на виду.

Очень хорошо помню этот момент, однажды мы поехали на Моисеевку за водой. У нас были санки и деревянная кадушка (тогда деревянные кадушки были). Вдруг на перекрестке (где на повороте на въезде в Донской стоял памятник Ленина; сейчас его нет) наши солдаты в серых шинелях, в валенках. Мы прям даже не поверили. Подбегаем, а это наши разведчики. Даже днем объявились здесь. Это было 9 декабря [1941 года; речь о разведке 324-й стрелковой дивизии, которая первой подошла к Донскому, а затем была сменена 328-й и 330-й стрелковыми дивизиями].

А 10 числа начали стрелять со стороны Бобрик-Горы и через нас снаряды летели в сторону Узловой. В Донском как-то обошлось, а железную дорогу, клуб им. Артема разбили, были воронки вдоль железной дороги (рядом с ж/д полотном) на Шамотный, куда мы раньше ходили за хлебом. Страшно было. Но в то же время, какой-то паники у нас не было. Рады были, что солдаты наши объявились, знали, что должна все-таки быть победа.

16 декабря [1941 года] ко мне приходит врач Косова, который нам преподавал фармакологию, и говорит мне: «Зина, помоги мне за ранеными ухаживать». Она тоже работала здесь же при школе [№ 3], знала про меня. Узнали, что она врач, и из деревень к ней стали стекаться люди. Был свободным дом врачей, где она организовала несколько коек (около железно-дорожного переезда стоит заляпанный 2-этажный дом - это был дом врачей, когда-то там были и паровое отопление, и вода). Она работала с этими ранеными, перевязывала, смотрела их. А с каждым днем прибывало все больше и больше, на втором этаже заняли еще три комнаты, уже и медсестры объявились настоящие. Мы держали [раненых] до 20-го, пока, видимо, госпиталь не образовался в Новомосковске при больнице (больница 5-этажка, сейчас там еще один корпус построили; раньше был 5-этажный корпус один). В ту больницу мы сдали раненых, сама возила их.

7 апреля 1943 года нам прислали повестки. И я попадаю как раз в эту дивизию - 239-ю. Стояли мы где-то под Большой Вишерой [поселок в Новгородской области]. Закончила войну под Прагой, в Судетах. Война закончилась 8-го, 9-е объявлен Днем Победы, ну а мы еще были в бою. Немцы, СС-овцы, засели и думали, что они устоят, но не устояли, конечно.

Меня нашли мои ветераны в 1983 году. Я сама начала искать их. Когда Смирнов объявил и ветераны стали собираться в парке в Москве, я тоже подалась в Москву. Как только год победы, я и еду туда. А потом были встречи [с ветеранами 239-й стрелковой дивизии] в 1984 году в Кировске (где был прорыв блокады Ленинграда), в 1987 году в Даугавпилсе (мы брали Даугавпилс), в 1989 году в Новгороде, в Узловой, Новомосковске. В Донской к нам приезжали не один раз».