В 2000 году в школе № 20 г. Новомосковска объявили конкурс на лучшую работу для телевидения по теме Великой Отечественной войны. Школьнику Сергею Товкачу пришла идея снять фильм — в то время у него была неплохая бытовая видеокамера. Идею поддержала его бабушка, Руденко Клавдия Федоровна, в прошлом учитель русского языка и литературы. Спросили согласие на съемки у знакомых. Согласился на участие и его дедушка, хотя не любил вспоминать войну, всегда плакал... Кого-то уже не было в живых, а кто-то не захотел вспоминать.

Вместе со своими школьными друзьями Сергей Товкач разработал сценарий, сам монтировал фильм. Так появился на свет этот уникальный кинопроект, снятый новомосковскими школьниками в 2000 году. Включает воспоминания трех ветеранов г. Новомосковска (в 1941 году — Сталиногорска) о событиях Великой Отечественной войны: от начала наступления немцев и до завершения победой.

• Гусева Александра Васильевна: с школьного выпускного под Ельню на трудовой фронт. Рытье противотанковых рвов к западу от Ельни. Обстрелы немецкими самолетами. Воздушный бой. «Что же вы тут сидите? Вот уже немцы — вот на той улице!» Бегство из Ельни.
• Руденко Клавдия Федоровна: долгий путь пешком по лесной дороге от Ельни до Спас-Деменска. «Танки!» Встреча по дороге со свежим пополнением на танкетках — выпускники танковых училищ: «Ждем приказа наступать». Эшелоном из Спас-Деменска до Тулы. Наконец, настоящий обед, настоящая кровать. Встреча с мамой в Сталиногорске. Старшая пионервожатая школы № 13. Снова на рытье противотанкового рва, теперь в Сталиногорске. Уход из города перед немецкой оккупацией. Оставила у себя дома огромное богатство. Голодная зима 1941/42 года: тошнотики и деруны. Свекла и овсяный кисель в 1943 году. Перезахоронение погибших солдат в марте 1942 года. Снабжение овощами госпиталя в школе № 18. Сбор лекарственных трав для аптеки. Тайна берёзовой рощи.

Ведущий (Сергей Товкач): 55 лет прошло со дня окончания Великой Отечественной войны, но память о ней еще жива. Эта память не только в руинах, не только в памятниках, а еще и в душах людей. Людей, которых так мало осталось сегодня.

Всего из Новомосковска было призвано 28 тысяч человек, почти каждый третий. Погибло 7568 человек, из них 735 офицеров, 21 женщина.

Мы находимся на месте бывшего вокзала Сталиногорск-1. Именно отсюда для всех новомосковцев-фронтовиков началась война.

О первых днях войны в нашем городе расскажет участница трудового фронта в городе Ельне, бессменный диктор новомосковского радио Гусева Александра Васильевна.

Александра Васильевна Гусева: Мне хочется начать с того, как мы закончили школу. 17 июня [1941 года] нам выдали аттестаты зрелости. Был прощальный вечер — выпускной. Все были в хорошем настроении, расходились, расцеловались... Ну и каждый стремился куда-то поступить дальше. Большинство хотели поступить в институты.

А через 5 дней началась война. 22 июня. Тяжелейшее потрясение для всей страны, и для нас, учащихся, и для школьников, и для стариков — абсолютно для всех. Когда началась война, 22-го, у нас в деревне (я жила на Иван-Озере, а училась в 13-й школе в городе) не было радио, и мы, когда уже шли бои (началось в 4 часа утра), а мы узнали только в час дня. В городе на улице стоял динамик, вокруг него уже собрался целый митинг. И вот один наш сосед, который там был, прибежал прямиком в деревню и объявил нам, что началась война.

Состояние людей, конечно, было очень тяжелым. Тут сразу, где крики, где ужасы... ужасное положение. Мужчины, конечно, сразу начали подтягиваться — надо идти в военкоматы. И на следующий день, и затем каждый день стали призывать в армию через военкомат. И мы каждый день провожали кого-то с вещмешками в город в военкомат.

А еще через неделю, как война началась, начали собирать нас, школьников. Наш класс почти полностью попал на трудовой фронт. Мы тогда не знали, куда нас собирают. Мы собрались во Дворце Культуры. Нам только сказали, что взять продуктов на три дня. Даже не сказали об одежде, что нам нужна одежда. «Вам там дадут». Собирали нас вроде бы на уборку урожая. Через день нас сформировали целый эшелон и повезли. Мы не знали, в каком направлении, и куда, и зачем.

Доехали мы до Сухиничи — нас первый раз бомбили. Он [немецкий летчик] только одну бомбу бросил. Наш эшелон вздрогнул, все побежали куда-то. Потом самолет улетел, мы опять погрузились. До Ельни ехали целую неделю. Продукты у нас закончились через три дня. Тут мы уже начали бегать по буфетам, в буфетах уже ничего нигде не было: все закрыто и нечем было торговать.

Приехали в Ельню, нас разгрузили, отвезли в детский сад. Там помещение, несколько комнат. Вот наш отряд разместили в этом доме. На другой день оттуда нас повели на окопы. Выдали нам лопаты. Мужчины, вернее ребята, школьники наши, десяти-, девяти и восьмиклассники брали ломы, потому что грунт был тяжелый: глина с камешками. Копали окопы — противотанковые рвы, размером, как я думаю, поверху размеров ширина 6 метров, до низу — 3 метра, а в высоту метра 3 (потому что если мы стояли в окопе, то не могли оттуда вылезти сами — надо было по лесенкам). Может быть, 2,5 [метра], но не меньше.

Эти окопы мы рыли дружно, даже со смешком, с разговорчиком. Как-то у нас хорошо работа шла, быстро копали. Окопы были очень длинные — это по западной стороне города Ельни, и с севера на юг километра на 1,5. Виден был лесок вдалеке, вот до этого самого леса этот ров был. Там работали и москвичи, и рязанцы, и орловцы — со всех сторон туда пригнали людей, в основном молодежь.

Первые несколько дней работа спорилась. Кормили нас прямо там на окопах — были полевые кухни. Отработаем, придем уставшие, утром опять на работу. А через 4-5 дней начали появляться самолеты. Вернее, один самолет-разведчик первые дни летал. Затем стал обстреливать нас — вот с нашей стороны с северной. Залетит, он тут еще наверное не приспособится — пули летят, мы даже видим, как они идут поверху над нами, потом нам сказали, что нужно обязательно уходить из окоп. Мы начали убегать в лесочек недалеко.

Ну нам как-то это было очень интересно, мы даже наблюдали, как немец там сидит [в самолете] в очках. И номера, и кресты — все нам хорошо видно было: на бреющем полете летал. Постреляет — улетит. Но это несколько дней так: мы уже ждем, прилетает, а мы уже бежим в лесок. Берем с собой лопаты, чтобы закрыть голову, отлежимся и опять на работу. Потом стал по два раза залетать.

Однажды вылетел наш самолет откуда-то. У-2 — «Кукурузник». Начался бой. Это я думаю, был истребитель какой-то или разведчик типа Хенкеля. Очень долго они друг за другом гонялись. Кто из них сильнее был — нам было интересно посмотреть. Мы все радовались за нашего:

Вот сейчас! Наш над ним, наш над ним!..

Но вдруг наш рухнул, двухкрылый... было очень обидно. Некоторые побежали туда, но немного людей бегало посмотреть — это очень порядочно так было от нас в стороне.

Ну опять мы ходили на окопы, копали каждый день. Недели две мы там работали. Однажды приходим утром, был густой-густой туман. Начали работать, работа спорится, нам интересно, мы уже так участок отделываем: сверху мы еще даже разравнивали и дерном закладывали, чтобы танки подъехали — не заметили этот ров [улыбается]. Но кому он этот ров пригодился или нет — мы даже не знаем, потому что в этот день был сильный обстрел. Через нас летели снаряды, крупнокалиберные видно (потому что разрывались как бомбы). Мы сначала думали, что это бомбят, но это были не бомбы, потому что в воздухе не было, не слышно, самолета, и тем более, ничего не видно. Туман стоял до самого обеда. Нас сразу начали строить и уводить отсюда.

Когда нас привели обратно в город, тут уже пошел разговор, что оказывается, высадили немцы десант. Они где-то там обошли Смоленск и сюда к Ельне ближе подошли. И тут в Ельне высадили десант, буквально километра за два отсюда. Уже начались уличные бои. Нас всех предупредили:

Сидите, ждите! Сейчас придут машины, вас всех заберут и будут эвакуировать.

Жителей в городе почти совершенно не было, потому что эшелоны отходили каждый день, пока не разбомбили железную дорогу. Дня за четыре эшелоны перестали ходить: разбомбили мост и дорогу.

Мы вышли с подружкой на улицу, смотрим — солдаты бегут. Наши, красноармейцы. Бегут и отстреливаются. Мы спросили, что такое? А они:

Что же вы тут сидите? Вот уже немцы — вот на той улице! 

Вот я до сих пор вижу, как с улицы на улицу перебежал человек с ружьем, но я не очень тогда... А он [красноармеец]: «Вот, вот — немец перебегает!» Ну нам стало страшно, мы с девочкой-подружкой схватились [за руки] и вслед за ними побежали. Когда мы уже выбежали к дороге туда ближе, тут и наши уже начали выбегать, которые были на трудовом фронте. По дороге мы перебежали огромнейший овраг, и мост был деревянный. Мы уже его пробежали и еще с километр, но вдруг туда попал снаряд и все кричат: «Мост рухнул! Мост рухнул!» Тогда через этот овраг (не знаю, почему он был такой глубокий, ну очень глубокий), там вода была только внизу, а мост был очень высоким. Но на дороге уже было столько людей — шли люди из сел, кто городские, кто пешком, кто на лошади (никаких машин, конечно, не было в то время), и красноармейцы... Красноармейцев офицеры возвращали обратно. Кричали, стреляли:

Отступать нельзя!

— чтобы обратно они шли. Но нас никто не возвращал, мы бежали и бежали.

И так мы выбежали на дорогу в одну деревню. В эту деревню пришли как раз наши красноармейцы, привезли их на грузовых машинах. Машин было очень много, может быть даже штук 20. На этих грузовых машинах они уже все построились и начали отрядами идти на Ельню.

10 человек нас было: 9 девочек и один мальчик — все мы были из Сталиногорска. С нами была медсестра, у нее сумка на боку с красным крестом. Нас один солдатик, шофер, [предупредил]: «Вы никуда не уходите». И пожалев нас, он сказал: «Давайте, садитесь в машину, сидите смирно-смирно!» И нас прикрыл плащ-палаткой, потому что была команда никого не брать в дорогу обратно. Когда потемнело, мы тронулись.

Ведущий: Александре Васильевне повезло. 90% всего пути она проехала на машине, но другим повезло гораздо меньше. Весь путь от Ельни до Спас-Деменска, это более 100 километров, они прошли пешком. Об этом рассказывает участница этого отступления Руденко Клавдия Федоровна.

Клавдия Федоровна Руденко: Потом за нами [из города Ельня на восток] пошли другие. Там уже были такие солидные рабочие, 20-25 лет. Они тоже побежали, но не все. Далеко не все.

Тревожно так [было]. Кто-то такой крик издавал:

Танки! Танки!

Мы побежали, и бежали, бежали, бежали... по дороге. Затем начальник эшелона на машине [поехал] за нами, старался вернуть нас с пистолетом в руке:

Расстреляю! Убью! Возвращайтесь.

Тогда ребята, с которыми мы бежали, так сказали: «Давайте [уйдем] лесом, потому что иначе нас могут возвратить и мы просто останемся в плену». И мы побежали лесом.

Бежали долго, очень долго бежали. Потом, когда окончился уже этот лесок, вдали так километрах в полутора от дороги наметилась небольшая деревенька. На следующее утро, рано утром, встали, и решили идти дальше. А солдат прибыло все больше. И к вечеру мы шли в таком огромном потоке солдат, так много было народу! И беженцы, и рабочие, и солдаты идут огромным потоком по лесной дороге.

Часов в 11 вечера, когда уже совсем стемнело, видно было, что солдаты идут с ружьями за плечами, блестят штыки и тут такая тихая-тихая команда откуда-то сзади раздается: «Убрать штыки! Танки!» И мигом вот эта огромна толпа, в которой даже невозможно определить, где начало, где конец (вот если выйти из этой колонны и посмотреть вперед — начала не увидишь; если посмотреть назад — то и конца не увидишь; так много было отступающих, уже солдат; человек по 15-20 рядами шли по лесной дороге) ...

Танки! 

... и мигом вся эта огромная толпа, огромное вот это войско и люди, которые работали на окопах, противотанковых рвах, она как-то рассосалась мигом! Мигом — никого не осталось.

И тогда я тоже подумала, где же мне лечь, куда же мне бежать. Видимо, я очень далеко забежала в глубь леса. Прошло какое-то время, я все жду, когда появится команда идти дальше. Никакой команды нет. Уже светает, часа 3, наверное, утра. Серое такое, мутное состояние. И я встаю, смотрю — никого нет в округе, ни одного человека: ни рабочих, ни солдат, никого. Я вышла на дорогу, заплакала. Думаю, что мне дальше делать — я же одна. Это ж смоленские леса 40-х годов — там еще не успела побывать рука рабочего человека. Густые леса такие были, тяжелые леса... Стою плачу, смотрю — с одной стороны дороги, с другой стороны дороги выходит то солдат, то рабочий... от этого огромного отступающего войска набралось только человек 15, не больше. И мы пошли дальше.

Мы шли и лесами, и полями, и города проходили какие-то, и речку вброд проходили, и ручейки и большой мост проходили... И вот уже на выходе где-то там, не берусь сказать, сколько километров было от Ельни или от Спас-Деменска, куда мы двигались, вышли мы в поле. С левой стороны мы увидели, что стояли танкетки: новенькие, красивые, покрашенные такие, ну только что с конвейера может быть. И рядом с ними стоят боевые их расчеты. Подле машин стояли люди — это выпускники танковых училищ, молодые, хорошо одетые, свежие! А мы — все обшарпанные и в стоптанных ботинках, голодные, грязные. Спрашивают:

— Откуда вы взялись? Как там Ельня?

Мы говорим, что Ельня сгорела, что отступают войска.

— А мы ждем приказа наступать.

Я потом уже много думала об этом, сколько же людей, сколько молодых парней осталось в живых. Сколько их? — Наверное, никого. Потому что, что такое танкетка? Это быстроходное орудие, пулепробиваемое, и конечно, в борьбе с танками ... я в технике не разбираюсь, но только знаю, что это не боевая техника, нет конечно. В битве с немецкими танками они просто погибли.. эти ребята и их машины погибали как просто карточные, игрушечные домики...

Так, собственно, шли, шли и наконец, Спас-Деменск. Иду я вдоль состава (а состав уже сформировался, чтобы отвезти всех беженцев на Тулу), мест свободных нигде нет, все вагоны заняты. И вдруг впереди кто-то кричит — мальчишка какой-то из нашего класса кричит:

— Где ты так долго была? Скорей сюда! Мы уже тебя ждем.

Втащили меня за руку в эту теплушку, накормили, напоили, как говориться, спать уложили. Действительно, спать уложили — я не спала несколько ночей, ноги опухли... Ну, поехали. Приехали в Тулу. Еще день, наверное, мы побыли у своей подружки, отдохнули. Накормили нас настоящим борщом, настоящим вторым... положили на настоящую постель. И приехали мы в Сталиногорск.

Прихожу в свою комнату (а жили мы тогда в бараках, в бараках жило поголовное население Сталиногорска, потому что был построен только 55-й квартал, затем вот эти коробочки серенькие, где сейчас милиция находится [ул. Дзержинского]; ну 42-й квартал наверное был двухэтажный, а вокруг — все бараки), мама моя, еще молодая женщина в то время (ей было наверное 39 лет), увидела меня и, как громом пораженная, стоит ни с места... Ну конечно, крики. Потом прибежала соседка (они — украинцы, приехали с Украины в то время), кричит:

А где моя Галя? Где моя Галя?!

И упала в обморок. Мы вместе с мамой ее подняли, успокоили, сказали, что Галя придет немножко позже, потому что не все одновременно приходили — кому как удавалось. Кто шел пешком... А тот, кто оставался еще после нас работать, те вообще возвращались через... А она [Галя] вернулась через неделю.

Вот так окончился мой первый трудовой фронт.

Направили меня в 13-ю школу старшим пионервожатым. С чего началась мой работа в школе — это опять с того же самого, с чего началась война: с того, что мы учеников теперь уже 8-9-10-х классов, и тех, кто не был в Ельне, всех направили работать на рытье противотанкового рва вдоль Березовой рощи. Вот там был выкопан противотанковый ров. Начинался он там приблизительно, где сейчас находится суд [а по состоянию на 2017 год — редакция газеты «Новомосковская правда», ул. Комсомольская, 8], вдоль Берёзовой рощи, в направлении магазина меха-ковры [ул. Маяковского, 2], затем немножко улицу Солнечная захватывал, улицу Первомайскую — вот так немножечко полукругом этот ров шел. Выкопали мы его.

И я считаю, что также как в Ельне, он не понадобился. В Новомосковске он совершенно не понадобился, абсолютно. Выкопали мы его, а потом уже через какое-то время, во время войны, его зарыли, мусор туда ссыпали, потом стройка там началась... Одним словом, этот противотанковый ров мы копали. Я так думаю, в августа месяце мы начали его копать.

41-й год. Тяжелейший код. Ноябрь месяц наступил — думали, что нам делать: оставаться в оккупации или уходить. И решили оставаться, потому что уходить — это очень далеко, в Рязанскую область, ближе у нас родственников никого не было, и нет. Решили оставаться во время оккупации, как-нибудь пересидеть в Сталиногорске. Ну для этого мы, конечно, запасли картофель, капусту, горелую пшеницу (а почему горелую — потому что на элеваторе на Маклеце подожгли наши отходящие части, чтобы весь хлеб не достался немцам; а потом в конце концов население брало эту самую горелую пшеницу для того, чтобы потом перемолоть, перемешать с чем-то, с картошкой и есть; такое было питание). Ну, как бы там не было, мы все-таки что-то запасли.

И тут мы узнаем от наших военных, что немцы в первую очередь расстреливают, убивают и вообще угоняют в плен молодежь, очень активных членов комсомола, пионерской организации, коммунистов. Одним словом, уже оставаться было невозможно, поскольку я в то время [была пионервожатой] (школ-то было мало, а старших пионервожатых в городе всего три человека было нас: это 1-я школа, 15-й школа потом уже, 18-я и 13-я школа) — вот три пионервожатых, они были всегда на виду. И поэтому мы решили уйти. Пешком.

Взяли по котомочке. У меня был брат в то время 11-летний, мама с нами, и мы пешком ушли на Донской.

Я оставила у себя дома огромное богатство, я считаю. Когда немец уже приближался, директор школы (она вот на этой фотографии; это ученики 9-го класса) Надежда Матвеевна Францева... Она жила в 55-м квартале в одной комнате, комната, правда, большая была, жила с сыном Борисом Николаевичем — будущим директором химического техникума. У Надежды Матвеевны Францевой в этой комнате была следующая обстановка: стояла одна железная кровать, для нее, и раскладушка для Бориса, стул, стол деревянный (такой как вот этот стол), две табуретки, ну электрическая плитка где-то там около двери. С правой и левой стороны — стеллажи книг. Это огромная, замечательная библиотека — во-первых, там собрана была вся классика русской литературы, вся зарубежная литература, классическая литература, потом переплеты, даже были книги в кожаных переплетах и она говорит:

— Забери их? Сколько ты можешь, забери с собой! Ты же не собираешься ехать, уезжать из города — забери. Тебе когда-нибудь в жизни это пригодится.

 
Директор школы № 13 Надежда Матвеевна Францева (в центре) и ученики 9-го класса.
Кадры из фильма «По следам Великой Отечественной войны»

И вот я несколько раз ходила к ней домой, собирала вот в такие сумки эти книги... много книг набрала: всего Пушкина, Лермонтова, Толстого, Тургенева, Чехова... В общем, много набрала книг. И это все богатство я должна была оставить. Пошли пешком, с котомочкой. Оставили продукты, какие запасли. И оставила вот эти книги, в надежде на то, что они все-таки будут сохранены.

Когда немцы вошли в Сталиногорск, то они поселились, прежде всего, не в центре, в больших домах в 55-м квартале, или 42-м, а они поселились на окраинах в бараках. Ну в том числе и в бараке, где жили мы. Поселились в этой комнате нашей, и конечно, все книги сожгли. Они топили печку этими книгами. Вот так погибла огромная, хорошая библиотека Надежды Матвеевны... Францева — соратник Крупской, человек известный, поэтому оставаться в городе она тоже не могла. Она уезжала в Ульяновск, а потом оттуда возвратилась [после освобождения Сталиногорска].

Ведущий: во время оккупации города фашистами жители вели борьбу с врагом. Загорались их склады, взрывались на минах машины. Это действовали партизаны. Руководил партизанской группой попавший в окружение сержант Григорий Егорович Петухов и Константин, прозванный «Бессмертным» [Бессмертных — его настоящая фамилия]. Входили в группу учащиеся 9-х классов школы № 12 Саша Рыжков и Ваня Сарычев. Активным помощником стал 17-летний Вася Анискин, который раздобыл гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Саша Рыжков прятал пулеметы и винтовки. Партизаны действовали в районе станции Узловая, Маклец. Поджигали танки, столовую, в которой спали немецкие солдаты, совершали налеты на штаб. Немцы решили, что их обошли и бросили оружие, документы, 17 машин с продовольствием и боеприпасами, и поспешно отступили. Но нашелся предатель, выдавший партизан. Немцы схватили Васю Анискина и Константина Бессмертных, отвели их на станцию Маклец, 30 ноября 1941 года убили. Константин был повешен, а Васю — расстреляли. Сашу Рыжкова немцы расстреляли в проходной электростанции, сержанта Петухова долго били, потом поставили к стене и дали автоматную очередь. Но он оказался жив. Жители выходили сержанта, и он пошел пробиваться к своим.

Клавдия Федоровна Руденко: Зима 1941/42 года была очень тяжелая. Тяжелейшая. Во-первых, никто ка следует на зиму не приготовился. И потом, нечего было готовить — не было заготовок, не было хлеба, не было достаточного количества картофеля, уж я не говорю о других продуктах — о масле, еще о чем-то. Ну вот, что мы ели? Вот это очень интересно теперь... даже трудно себе представить, что мы ели.

Вот следы войны, говорят. Следы войны они только в памятниках, в названиях улиц... не только! Война в душе оставила глубокой след. Кроме того, здоровье у нашего поколения сильно подорвалось — многие ведь умерли от всяких заболеваний желудка, нервной системы и так далее.

Так вот, о еде. Как только началось оттаивание снега, и можно было ходить на поля [весной 1942 года], мы ходили и собирали мерзлую картошку. Вот эту картошку перетирали, перемалывали каким-то образом, затем добавляли горелую пшеницу, перетертую тоже, перемолотую — это так называемые были «тошнотики». Их действительно было невозможно есть. Невозможно...

Моему брату, я уже говорила, было в то время 11 лет, так он всегда маме говорил:

Мама, испеки мне маленький кусочек хлебушка, чистенького.

Вот она ему испечет вот такую небольшую лепешечку, он ее положит под язык и сосет целую ночь.

Были так называемые «деруны». Но деруны — это уже не тошнотики! Деруны делались из хорошей муки и не зимней картошки. Все это перетиралось, перемалывалось, и жарились либо на воде, либо на каком-нибудь техническом масле. И такое у нас было.

Ну и конечно, выручала нас всех сахарная свекла. Сахарную свеклу парили, жарили, варили. Затем уже потом, в 1943 году, когда начала собирать колоски (собирали овес), из колосков овса делали себе овсяный кисель. Вот и вся еда.

Немножко легче было в 1943 и 1944 году, но 1941 год — был тяжелейший год.

Ведущий: На территории Сталиногорска и района в ноябре 1941 года вели ожесточенные бои: 239-й и 813-й стрелковые полки, 688-й артиллерийский полк 239-й стрелковой дивизии под командованием полковника Мартиросяна. Противник здесь нес большие потери. Но под натиском превосходящих сил гитлеровцев, части Советской армии были вынуждены оставить город.

28 ноября 1941 года немцы захватили Сталиногорск [неточно: южный Сталиногорск-1 — к вечеру 25 ноября, северный Сталиногорск-2 — 22 ноября]. Начались грабежи и убийства. В руки палачей попали двое коммунистов Хробищев и Брейкин, которых повесили на площади перед Дворцом культуры. После пыток были убиты председатель сельского совета колхоза «Ударник» Бобкова и член правления колхоза Гнилова. В шахтерском поселке были расстреляны рабочие-горняки Логунов, Туркин, имя третьего осталось неизвестным.

Недолго длилась оккупация. 3 декабря на Сталиногорском направлении части Советской армии начали наступление. Они прорвали оборону и вышли в тыл немецкой 17-й танковой дивизии. 11 декабря 1109-й и 1111-й стрелковые полки 330-й стрелковой дивизии совместно со 2-й кавдивизией генерала Белова при поддержке 9-й танковой бригады подполковника Кириченко ночью ворвались в Сталиногорск и освободили его. 12 декабря была освобождена северная часть города.

Клавдия Федоровна Руденко: В марте месяце, когда наступила оттепель, начал подтаивать снежок, вдруг обнаружились трупы на улице Комсомольской, в том районе, где сейчас Советская площадь. Затем трупы были в районе теперешних музея, рынка и института. Вот на этой площади были обнаружены трупы солдат. Мороженные. Тогда местный исполком обратился к населению (а населения уже в то время в основном оставалось — женщины, дети, старики; все молодое население уже воевало, погибало, воевало...) И мои родители, также как и родители других моих друзей по дому, пошли собирать эти трупы. Брали и складывали их на сани, а потом вывозили на кладбище. Там впервые была сделана братская могила. Туда именно свозили трупы тех солдат, которые погибли в боях за Новомосковск. Потом уже сделали большой мемориал в [урванском] лесу, и вот совсем недавно поставили памятник на кладбище.

 
Школа № 18 в 1950-х годах и в 2007 году.
Фото: 1) Музей школы № 18; 2) Варвара Ионенко (Проткина)

В 1942 году в 18-й школе открылся госпиталь. И мы, конечно, взяли шефство над этим госпиталем. Ну что могли делать ученики 6-7-х классов? Конечно, это прежде всего, художественная самодеятельность, читали газеты, писали письма домой — кто не мог, у кого рук нет, собирали теплые вещи. Но однажды меня вызывает начальник этого госпиталя и говорит:

— Знаешь что, все это очень хорошо, что вы делаете. Это большая помощь. Но нашим солдатам сейчас не хватает витаминов. У нас в основном каши на питание идут.

Еще только устроились, только открыли этот госпиталь, еще не было связи с совхозами, колхозами, с базами всевозможными. Не наладилось, как следует, снабжение госпиталя. А раненые — есть раненые... Значит, нужны были овощи. А где их взять было?

И тогда мы вместе с учениками 5-6-7-х и даже 8-х классов (у меня были замечательные помощники Юля Астапова, Иля Петрова, Миша Мамаев и другие незаменимые помощники, ребята, ученики старших классов), разбивались на бригады и ходили по деревням. Прошли всю Урванку, Иван-Озеро, за какое-то определенное время... Каменка, Кресты, Ключёвка. Ездили на химкомбинат и от химкомбината все деревни обошли. Приходили в дом и просто объясняли, что у нас сейчас открылся госпиталь, и раненым нужны овощи, а овощей нет. Пока нет овощей. Кто что мог давал: кто картошку, несколько картофелин дал, кто морковку, огурчики, помидорчики. Мы носили довольно прилично, несколько сумок, иногда меньше. Вот так мы ставили, как говориться, на ноги раненых солдат в самое трудное, самое начальное время, когда еще не было крепкой связи с колхозами, когда не было налажено снабжение в этом госпитале. Это 1942 год.

Ну а дальше, 1943-44 года — это постоянные работы. Все работали. Тогда всех, кто оставался в тылу, все работали под девизом «Все для фронта, все для победы!» Пришла к нам, школьникам, такая просьба: собирать лекарственные травы. Потому что нужны были не просто лекарства, а настои подорожника, из мать-и-мачехи... Нужны были травы. А трав было в городе, конечно, видимо-невидимо, в том числе, и лекарственных трав. Залесного района тогда не было — там были поля, лес был замечательный. Я вызывала какого-нибудь одного своего пионера или школьника и говорила:

— Завтра, Миша (5-а или 6-б класс), будем собирать лекарственные травы. Пожалуйста, собери по цепочке всех своих ребят-школьников, товарищей.

И в 9 утра ровно человек 15-20 всегда находились дети, которые ну ни в коем случае не могли отказаться от такого дела. Набирали мешки, потом на чердаке 13-й школы сушили (ссыпали эти мешки и как следует сушили, естественно), и потом сдавали в аптеку по улице Московская. Там единственная аптека была. Мы сдавали лекарственные травы именно туда. И получали такую маленькую записочку, расписку: «Получен сухой подорожник в количестве 2-3 кг» и фамилия заведующей этой аптекой. Я очень долго хранила эти расписки. У меня вот такой мешок оставался где-то...

В Берёзовой роще, когда мы копали там ров [в августе 1941 года], сейчас там в конце рощи построили музыкальное училище. Никто никогда не задумывался, почему среди берез растут деревья других пород. А вот почему. Я уже говорила, что [во время оккупации южного Сталиногорска-1] немцы поселились вокруг города в бараках — в районе 1-й школы, магазина меха-ковры. В них было печное отопление. Они [немцы] топили печки березами. Березам в то время было только 10 лет, маленькие, тоненькие березки. Они их срезали и топили печь. Поэтому уже потом, после войны, вместо погибших, вырубленных берез сажали деревья другой породы.

Ведущий: Мы побеседовали с двумя участницами трудового фронта Гусевой Александрой Васильевной и Руденко Клавдией Федоровной. Но был еще один фронт. Самый тяжелый. Самый ужасный. Фронт боевых действий...

далее: часть 2

Автор сценария, режиссер, оператор, диктор Товкач Сергей
Оператор, диктор Плоцких Дмитрий
Дикторы: Краюшкин Кирилл, Егоров Алексей

Новомосковск, февраль 2000 года.